Лицо отмщения

— Шо, правда? Да, нехорошо получилось. Надо было больше взять. Я думал, нормальный потерпевший.

— О Господи!

— Да не, это я о благотворном влиянии православной церкви на служителей Фемиды. Он как из храма вышел, даже на человека похож был.

— Сергей, ты неподражаем!

— Это я к тому, шо видимость обманчива…

— Все, помолчим. — Баренс включил изображение, и Лис с Камдилом увидели прелестную Никотею, в сопровождении верной служанки входящую в скромную келью, отведенную Георгию Варнацу.

— Завтра мы отбываем в Киев, отче, — едва прикрыв двери, начала она.

— Мне сказывали, что вы намерены, не оставаясь долее здесь, отправиться к Великому князю русов, Владимиру. Но если говорить о брачном союзе, о котором так печется ваш дядя император, то вряд ли уместно вам лично ехать ко двору Мономаха. Пристойней, пожалуй, было бы дожидаться здесь гонцов из Киева.

— Отец мой, — скромно потупила очи севаста Никотея, — бывают случаи, когда и саму пристойность необходимо принести в жертву более великому, нежели собственное доброе имя. Не так ли Мария Египетская отдалась телом перевозчикам, спеша исполнить возложенную на нее священную миссию и не имея иных средств переправиться через бурную реку?

— Все так, дочь моя, однако же…

— Я не совершаю ничего предосудительного. Правитель рутенов, или, как называют их здесь, русов, — ромейский вельможа высокого рода, мы наверняка в родстве, пусть и дальнем. Разве не могу я, следуя по стопам моей любимой матушки, взяться описать точно и красиво все увиденное мною? Но если матушка прославила град Константина, я желаю увидеть и воспеть иные великие места. Что же касательно брачных уз, то разве есть что-то зазорное в том, чтобы вдовому сыну государя узреть странницу на путях ее странствия и воспылать высокой страстью не к ее отдаленному образу, а к ней самой, во плоти и крови?

— Ты говоришь разумно, дочь моя, но…

— Святой отец! Я так рада, что вы находите слова мои разумными! — нежно вскидывая на монаха лучезарные глаза, улыбнулась севаста. — Стало быть, вы не станете возражать против скорейшего отъезда?

— Пожалуй, нет.

— Вот и замечательно! Я верила, что найду в вас не только духовного пастыря, но и истинного патриота нашей державы и, смею надеяться, моего доброго друга. — Никотея собралась было уходить, но вдруг остановилась и достала из рукава свернутый пергамент. — Это распоряжение об освобождении графа и его людей из-под стражи и о зачислении их в мою свиту. Несколько минут назад оно подписано архонтом. Надеюсь, вам не составит труда передать этот рескрипт по назначению?

— Архонт все же подписал его? — с трудом скрывая радость, кивнул Джордж Баренс. — Но, быть может, ему еще не донесли, что мессир рыцарь — родственник короля обеих Сицилий?

— Я понимаю ваши сомнения, святой отец. Ни рыцаря, ни его спутников не станут более преследовать. Архонту донесли о прискорбном родстве мессира Вальдара, однако я заверила дядю, что тот порвал с семьей и, приняв крест, вступил в рыцарское братство под чужим именем как раз затем, чтобы скрыть свое происхождение из преступного стана Отвиллей.

— И что же?

— Мои слова убедили архонта, — кротко потупилась Никотея. — Воистину, Господь благоволит правому делу.

* * *

Лес закончился, сменившись унылыми предгорьями, усеянными великим множеством желтовато-белых валунов, испещренных, точно язвами, небольшими кавернами. Местные жители утверждали, что некогда Гермес, развлекаясь, украл священную отару у царя Сартака. Но тот, возмущенный до глубины души злодейством озорного бога, взмолился, прося Зевса покарать обидчика. И когда Гермес, затолкав в мешок несчастных животных, расправил крылья на сандалиях, пытаясь взлететь, владыка Олимпа превратил овец в камни. Мешок не выдержал подобной нагрузки, и камни рассыпались, одарив предгорья огромной каменной отарой. Пристыженный вестник богов был вынужден, понурив голову, вернуться на Олимп, а царь Сартак возблагодарил Зевса за исполнение его просьбы. Правда, с недавних пор овец в легенде похищали демоны, а наказывал их Илья Пророк, но на участи каменных мериносов это никоим образом не отразилось.