Лицо привлеченное

Фигурин вышел из клуба, но направился не Туда Куда Надо, а к Дому колхозника. Он шел по темной Поперечно-Почтамтской улице. Моросил дождь. Время от времени майор утирал ладонью лицо. Настроение было хорошее. Все шло по плану. В голове вертелись строчки стихов:

Но та-та в каком-то бою
Я тоже когда-нибудь лягу
За Родину, тык-скыть, свою.

«Талант, — думал Фигурин о Серафиме, — настоящий талант. Хотя что значит «Феликс железный склонился над гробом»? Железный и склонился. А правильно, что он склоняется? Может, он всегда должен быть прямым, как стрела?»

Войдя в Дом колхозника, он справился у старухи дежурной, вязавшей за перегородкой носок, есть ли кто-нибудь в седьмом номере. Старушка покосилась на доску с ключами и сказала:

— Есть.

Поднявшись на второй этаж и подойдя к седьмому номеру, он услышал внутри какой-то шум и приник ухом к двери.

— Ну что, — услышал он звонкий голос, — будем играть в молчанку? Не выйдет! Если я захочу, у меня рыба заговорит!

Фигурин, подогнув колени, склонился к замочной скважине и увидел картину, поразившую даже его. На стуле спиной к столу сидела полная женщина в зеленом платье, с ярко накрашенными губами. Руки ее были заложены назад. Перед ней стоял подросток в белой рубашке. В руках он держал керосиновую лампу, которую подносил к лицу женщины.

— Гражданин следователь, — взмолилась женщина, — я вам правду говорю, я ничего не знаю.

— Вранье! — беспощадно отрезал мальчик.

Он передвинулся, встал спиной к замочной скважине и заслонил собой женщину. Понимая, что терять нельзя ни минуты, Фигурин открыл дверь ногой.

При его появлении мальчик вздрогнул, отпрянул от женщины и стоял, растерянно держа в руках лампу. Женщина тоже была смущена.

— Что здесь происходит? — строго спросил Федот Федотович, переводя взгляд с женщины на мальчика и обратно.

— Вы майор Фигурин? — спросила женщина.

— Да, — сказал он не без гордости, — я майор Фигурин.

— Клавдия Воробьева, — представилась женщина, поднимаясь. — Полковником Лужиным направлена в ваше распоряжение.

Руки она по-прежнему держала сзади.

— А этот мальчик? — спросил Фигурин.

— Мой сын Тимоша, — сказала Клавдия.

— Сын? — удивился Фигурин. — Странные у вас отношения с вашим сыном.

— Вы все слышали? — Она улыбнулась.

— Не только слышал, но и видел.

— Это мы играли.

— Играли? — поднял брови Фигурин.

— Мы так часто играем, — сказала Клавдия. — Ну что ты стоишь? — закричала она на сына. — Развяжи!

Сын поставил лампу на стол и снял с рук матери косынку, свернутую жгутом.

— Фу! Даже руки затекли. — Она помахала кистями. — Дело в том, — улыбаясь, объяснила она Фигурину, — что Роман Гаврилович обещал устроить Тимошу в специальную школу, ну и я его немножко пока подготавливаю.

— А-а, — понял Фигурин. — Интересная система воспитания. Я своего сына тоже готовлю, но пока что не так наглядно. Молодец! — Он похлопал мальчика по плечу. — Комсомолец?

— Пионер, — сказал мальчик, потупясь.

— Молодец! — повторил Фигурин. — Далеко пойдешь. А в школе-то хорошо учишься?

— В школе неважно, — сказала мать, и глаза ее стали печальны. — Особенно по арифметике и по русскому. Ну никак они ему не даются. Да и то сказать, без отца растет. Был бы папка, когда бы ремнем выдрал, когда так поговорил, а меня же он не боится. Ишь, паразит какой! — неожиданно возбудилась она. — Я вот тебе покажу! Будешь плохо учиться, Роман Гаврилович тебя никуда не возьмет.

— Да уж, брат, — подтвердил Фигурин. — Учиться нужно обязательно, и только на «хорошо» и «отлично». Если уж хочешь в органах работать, знать должен много. Математику, историю, психологию, например. А как же! Вот, я вижу, ты допрос ведешь. Лампу под нос и — давай, говори! Кричишь, ногами топаешь. Разве ж это годится? А ты попробуй без грубостей, в душу подследственному попробуй проникнуть, чтобы он сам осознал глубину своего падения и искренне раскаялся.

— Ну да, искренне, — не поверил мальчик. — Враги народа, они знаете какие упорные.

— Всякие есть, — сказал Фигурин. — Есть и упорные. Есть такие, которые от твоей лампы еще упорнее станут. Поэтому, когда имеешь дело с человеком, важно уметь подействовать на его самолюбие, использовать его любовь к семье, к водке, к женщинам. Женщин любишь?

— Что вы, — сказала Клавдия. — Он еще маленький.

— Ах да, забыл. Но я, собственно говоря, к вам не за этим. Вам Роман Гаврилович объяснил ваше задание?

— Да, — сказала Клавдия. — Значит, завтра на похоронах я буду как вроде вдова капитана Миляги.