Лицо света, лицо тьмы (СИ)

— Потому что ты сама втянула меня в этот дурацкий розыгрыш! — потрясла она найденной мною открыткой, которую я так и не удосужилась изучить. — Сама высмеивала Натку за то, что как собачка бегала за Сашкой! А теперь делаешь вид, что этого не помнишь?

О господи! Нет, нет… Но непослушные руки уже тянулись к открытке — маленькой, розовой, в форме сердечка, которые обычно люди дарят друг другу на День Святого Валентина. Внутри было написано: «Наташенька, я все эти дни специально разыгрывал недовольство, раздражение и отстраненность, чтобы устроить для тебя самый лучший праздник! Приходи сегодня ровно в одиннадцать на пруд, тебя будет ждать романтический ужин! Твой Саша».

— «Сегодня…» — прошептала я, начиная кое-что понимать. Я ведь еще возле могилы, глядя на памятник, отметила, что Церковина умерла в день своего рождения. Теперь картина начинает проясняться. Элла выманила ее из дома на ночь глядя и отправила на озеро, чтобы посмеяться над ней! Написала записку-поздравление от лица Саши, в которого та была влюблена! С Наташей случилось что-то ужасное там, в результате чего она покинула этот свет. Немудрено, что Саша винит себя. И Эллу. То есть теперь уже — меня.

— Ой, ну перестань! Бедная моя!

Только из-за непонятных слов Ирины до меня вдруг дошло, что я реву. Слезы бесшумным потоком хлынули из моих глаз, разъедая не только кожу лица, но и душу.

Ирка прижала мою голову к своему плечу и принялась наглаживать.

— Че тебя проняло-то так? Из-за того что она открытку твою не выбросила? Ну да, будто письмо на тот свет отправили… Грустно, конечно. Но мы не виноваты, Элка! Это ж просто шутка. Ты придумала, написала. Я под дверь подбросила. Ты Сашку отвлекала, чтобы она не смогла подойти к нему с прямым вопросом, а я — ее саму по той же причине. В подружки набилась. Так-то я сильнее должна ныть и реветь, получается? Ты же не строила из себя ее подружку. Хоть я это и делала по твоей просьбе… Так ведь она же мне совала эту открытку под нос и спрашивала: «Как ты думаешь, это не шутка? Он точно придет?» Мне так сложно было не заржать, не поверишь! Хотя теперь, конечно, не смешно уже… И вот я убеждала ее, что да, серьезно, я якобы подслушала его разговор с Тимом, он, мол, влюблен в тебя и все такое… Это ж мне пришлось говорить-то ей в глаза все! Пока ты там с Саньком, хм, развлекалась… А она смотрела на меня наивными распахнутыми глазищами и переспрашивала: точно? Правда? — Слушая ее, я рыдала все сильнее и сильнее. Хотя находиться в ее обществе было все противнее и противнее… — Ну и вот. Но мы же не хотели, чтобы так все вышло! Кто же думал, что она с горя утопится?

— Чего?! — Я резко отстранилась, чтобы посмотреть на эту тварь своими покрасневшими, щиплющими, заплаканными глазами.

— Чего, чего… Ты же не думаешь, что она сама утонула, как все говорят? Хотя прудик-то с сюрпризом… Мелко-мелко, а потом сразу обрыв. Каждый год алкаши тонут здесь, как местные говорят. И называют пруд проклятым. Но это ж сказки!

Ее слова звучали будто в отдалении, и, хоть она и сидела по соседству на кровати всего лишь в десяти сантиметрах, они доходили до меня словно через километры… Всем моим естеством завладела хитрая, всеобъемлющая боль. Такая боль, с которой ты никак не договоришься, никакие сделки с совестью ею не будут приняты, она не уйдет. Да, это сделала не я. Это сделала она. Но я теперь — она и принимать должна ее целиком.

— Ты можешь выйти? — Я не могла на нее больше смотреть.

— А как же репетиция?

— Позже.

— Ну хорошо, как скажешь…

Хвала богам, через десять секунд я осталась в комнате одна.

11

Минут через десять раздался стук в дверь. Я все еще никого не хотела видеть, хоть и перестала плакать, поэтому молчала в ответ. Стук повторился — уже настойчивее.

— Уходите, — пропищала я в подушку, совершенно не заботясь о том, чтобы меня услышали по ту сторону.

Дверь, однако, приотворилась — всего лишь щелочка, через которую невозможно было определить, кто пришел. Я оторвала голову от подушки и с любопытством уставилась на узкую полоску коридора. Что это за выкрутасы? Если ты такой невоспитанный и хочешь войти без разрешения, ну и входи уже! Зачем приоткрывать дверь? Почему-то от этого мне стало как-то не по себе. Может, дверь открылась от сквозняка? Или от стука? А сам стучавший уже и ушел себе, отчаявшись дождаться от меня ответа. Однако что-то глубоко внутри подсказывало, что человек никуда и не ушел, а стоит, затаившись.

Я резко села.

— Кто там? — спросила громко.

Тишина.

Ну нет, меня так просто не испугать! Я решительно поднялась и отправилась к двери. Одним движением распахнула ее. Никого! Что за дурацкие шуточки?..

Я вышла в коридор, прошлась по нему туда-сюда, прислушиваясь. За каждой дверью стояла тишина, даже за Иркиной. Тогда я спустилась вниз, миновала библиотеку, за которой все еще шла репетиция, судя по звукам, и оказалась на кухне. Там была только Таисия Арсеньевна, ставившая чайник на плиту.

— Чаек будешь, Эллочка?