И даже с подозрением воззрился на мою сестру, мол, не устроили ли вы, как в детстве, свои глупые розыгрыши, не решили ли нас обмануть и поменяться местами? Кстати, о розыгрышах. Эти забавы, оказывается, оставались с Эллой даже когда детство осталось далеко позади. Из нас двоих, увы, повзрослела только я. А может, не повзрослела, а обзавелась совестью и чувством ответственности? Или это одно и то же?
Ковыряя вилкой в тарелке, я продолжала свои странные философствования, пока наконец мама не начала убирать со стола.
Перед сном я тоже проверяла мессенджер каждые пять минут. Пару раз порывалась написать сама, но останавливалась. Потом вздохнула и убрала телефон, включив авиарежим.
— Элка…
— Ну что? — возмущенно отозвались с соседней кровати, как будто я не в первый раз позвала, а в сто двадцать первый.
— Что ты имела в виду, когда говорила, что не уверена, что это Макаров?
Сестрица помолчала. Я уж думала, не ответит, когда она наконец снизошла разомкнуть уста:
— «Как утонула?» — первое, что он сказал. Ты представляешь?
— И что? — подождав продолжения и поняв, что оно не последует, изумленно молвила я. — Что, по-твоему, он должен был сказать? Да, я ее утопил, так что для меня это не новость.
— Нет, ты не поняла… Не «Как это, умерла?! Такая молодая и красивая! Да что ж это в мире делается-то?!» А…
— Это, скорее, Таисия должна была произнести, — перебила я сестру.
— Ну вот, она что-то подобное и сказала. А он, когда ее нашли в пруду, сказал удивленно: «Как утонула?» Как будто не сам ее утопил. Так странно…
— Ничего странного! — разозлилась я, что она заставила меня усомниться в нашей версии из-за какой-то ерунды. — Давай спать!
— Как думаешь, мне надо ехать на репетицию? — едва открыв глаза и заметив, что сестра тоже не спит, спросила я.
— Чего? Какую на хрен репетицию?
— Завтра концерт, забыла? Официальная годовщина.
— Без тебя знаю! Это вообще-то мой кумир и мой мир, в который ты влезла!
— В который ты заставила меня влезть! — поднявшись на локте, повысила я тоже голос. Пусть знает, что не только она одна в семье умеет орать и ставить людей на место.
Сестрица сразу притихла.
— Для чего тебе ехать на репетицию? Ты что, выступать собралась? — с любопытством спросила она.
— Конечно! Я же гвоздь программы!
— Ты в горле кость, а не гвоздь, вот так вот, лошара!
— Ну, только у тебя, — хмыкнула я. — Завидуй дальше. У тебя-то смелости не хватило ни на одном концерте выступить! Написала под себя маленькую незаметную роль деда Павлецкого в три строки и радовалась ходила… А меня поставили завершающей! Да еще и роль Алены дали.
— Ой, ну поезжай тогда! Чего ты от меня-то хочешь? — Я молчала. Она догадалась сама. — Между прочим, Сашка на репетиции не ездил никогда! Он очень занят в своем вузе, станет крутым финансистом, — язвила она, как всегда. — Радуйся, если на сам концерт явится.
— Конечно, явится. На него все надеются, а он ответственный человек. Как и я.
Элла неожиданно пересела на мою постель и внимательно заглянула мне в лицо.
— Ты понимаешь ведь, что никакого концерта может не быть? Его схватят не сегодня завтра. А без Макарова концерту кирдык.
— Но есть же бабушка… — замямлила я.
— И что? Не она отвечает за официальную часть мероприятий.
Как-то я об этом не подумала. Почему-то концерт и в принципе общественная жизнь фанатов Павлецкого у меня в голове шла одним потоком, а расследование и ловля преступника — другим, параллельным. И они не пересекались. А ведь должны.
В среду, в день концерта, позвонил дядя Миша. Он набрал папу, но отец включил громкую связь, и мы слушали всей семьей.
— В общем, так. В той розовой коробке, что светлого оттенка, сушеные травы, в том числе дурман-трава, и легкая доза кофеина, который, скажем так, бодрит и веселит. Привыкания почти не вызывает. Ну а в темно-розовой к этому же составу примешаны клофелин и даже крупица амфетамина. К радости и беззаботности они добавляют что-то свое: расслабляют и уносят в море грез, как мне сказали… М-да, вот так загадочно изъяснились.
— То есть по итогу чай — наркотик? — уточнил папа.
— Что-то наподобие. Вызывает привыкание. Сердечникам категорически противопоказан. Медведеву вашу, скорее, он и убил. Но эксгумация через столько времени ничего не покажет.
— А что с Наташей? — спросила я. — Ну, то есть с Натальей Церковиной.
Элла рядом со мной напряглась. Она может делать какой угодно неприступный стервозный вид, но, что ни говори, она все равно очевидно переживает. А значит, чувствует свою вину.
— В воду, по всей видимости, скинули бесчувственное тело, и она просто захлебнулась.
— Какой кошмар! — воскликнула мама.
— Подонок! — поддержал отец.
— Да, фонд Макарова, по сути, занимается распространением этого «чая». Но чтобы узнать, было ли насилие, нужно эксгумировать тело, да и то… Прошло три месяца. Да еще и тело пролежало в воде всю ночь после наступления смерти. Я не советовался с экспертами, но думаю, все следы уже исчезли.
— Значит, это все ненаказуемо! — разозлилась Элла. — Все впустую!