— Ну это громко сказано! — произнес скрипучий голос за нашими спинами, мы вздрогнули и обернулись. Ну да, незакрытая дверь в баню сыграла со мной злую шутку. Мы не услышали, что нас стало трое.
Таисия Арсеньевна стояла на нижней ступеньке с ножом в руке.
18
— Зарежете нас? — со злостью спросила я.
— Девочки, я не выношу вида крови… Только если будете сопротивляться.
Ее спокойный тон вызывал у нас дикий, неконтролируемый ужас. Потому что это ненормально. Неадекватно. Так просто не может быть…
Пока я справлялась с паникой, сковавшей все мои внутренности, Элла уточнила:
— Сопротивляться чему?
Вместо ответа Таисия Арсеньевна принялась оправдываться за свои будущие действия, о которых нам только оставалось догадываться:
— Девочки, вы сами виноваты! То есть я не знаю, какая из вас, я только сегодня узнала, что вас две. Но разве можно постоянно совать свой нос в чужие дела? Разве это вежливо?
— Вежливо? — прыснула Элла так явно, что я подумала, она сейчас натурально захохочет. — А стоять с ножом в руке и угрожать — это как?
— Я дала вам приют! — перешла она на крик, даже на визг — неприятный и еще более неадекватный, чем предыдущий спокойный тон. — Я пустила в святая святых…
— Да, за три тыщи…
— …Кормила вас, — продолжала она, не слыша мою сестру.
— Иголками и лезвиями…
— Допускала до всех записей, оставленных Яном. Чего вам еще надо?!
Она даже затопала на месте, так громко, с такой силой, с таким лютым бешенством, что я была уверена: ступенька не выдержит. Но нет.
Элла тем временем пыталась делать осторожные маленькие шаги вперед.
— Зачем вы полезли сюда?!
— Макаров ведь не сам повесился? — полюбопытствовала я, перетягивая на себя внимание. Авось не заметит движений Эллы.
— Милая моя, — ударила себя старуха по бокам, забыв даже о ноже в руке. — Ну как бы я это сделала, по-твоему? Боров весит больше сотни! Я только малость помогла, и все! А ты! — вдруг крикнула она и ткнула острием ножа в сторону Эллы. — Оставайся на месте! Вы теперь никуда отсюда не уйдете. Никогда.
— В смысле… — пропищала Элла свою излюбленную фразу, и в этот момент бабка резко поскакала вверх по ступенькам, хлопнула люком и, судя по звуками, облила его чем-то.
— О господи, она поджигает… — наконец меня отпустил ступор, я смогла шевелиться и сразу схватила Эллу за руку. — Она поджигает баню!
— Да не-е… — протянула сестра, но призадумалась. — Нет? Знаешь, если да, то радуйся!
— Чему?! Я не Джордано Бруно!
— «А все-таки она вертится», — кивнула Элла.
— Это Галилео Галилей сказал, вообще-то!
— Господи, какая ты ботанка! Ну и как твои знания тебе помогут сейчас?
— А я не знаю, как бороться с огнем, находясь под землей. Это ты меня просвети. Ты же считаешь, что это хорошо!
— Хорошо, потому что соседи увидят. Вызовут пожарных. Те потушат. Пол провалится за это время как минимум в паре мест. Вот нас и вытащат!
— Ты дура или притворяешься? Если пол провалится, то мы сгорим заживо. Если не провалится, то пока кто-то из соседей увидит, а они наверняка все спят, мы тут задохнемся!
— Хм… — в ярком свете прожектора я наблюдала, как Элла чешет затылок. — Ладно, твоя взяла. Давай бояться.
— А-а! — завопила я. — Помогите!
— Погодь, — заткнула она мне рот рукой. — Давай конструктивно бояться.
— Это как?
— К примеру, попытаемся выбить крышку люка. Она закрывается как-то? Вспомни, мы же ее просто подняли…
— Дура, не лезь… Только огонь сюда запустишь…
— Хорошо, ты отличница, я вся внимание. Предлагай какой-нибудь план.
— Давай молиться!
— Чего?!
— Да, ты помнишь, нас бабушка учила? Как начинается молитва? Щас, погоди… Отче наш!
— Ты серьезно? — Элла схватилась за голову. — Ужас. Испанский стыд. Нет, это уже не испанский стыд. Это португальский стыд!
— При чем тут Португалия? Ты заешь вообще, откуда выражение пошло? Версии две, но Португалия ни в одной не фигурирует. Фигурируют Испания в одной версии и Иуда в другой.
— Господи, ботанка… Ну к чему, скажи, твои пятерки, если ты молитвами из передряг выбираться собираешься? И горящим стенам рассказываешь, откуда какая фраза пошла?
— Тсс! — приложила я палец к губам, начав наконец соображать. — Я все-таки умнее, я это сейчас точно поняла. А знаешь почему?
— Ну.
— Слышишь?
— Что?
— Огонь. Треск горящего дерева.
— Нет.
— Наконец-то до них дошло! — прокричал кто-то сверху. Голос мужской. Я даже не сразу поняла, что это Антон.
Крышка люка поднялась. В проеме показались две мужские головы.
— Вылезайте, — сказал Сашка. — Мы тут ржем уже минут десять над вашим диалогом, но пора и честь знать.
— Чего?! — завопила Элка. — Вы ржете над нами?! Я щас вам покажу!
Впервые я была солидарна с сестрой. Мы тут с жизнями прощаемся и молитвы вспоминаем, а они знай себе хохочут и не спешат нас спасать.
Мы быстро взлетели наверх.
— Нет, Шурик, — сказал Тони, веселясь, — надо было все-таки дать им прочитать молитву!
Элка схватила его за ухо.
— Щас ты молиться начнешь!
— И это за мою доброту?! Я тебе кров предоставил? Предоставил. Вот и нечего…
Пока они спорили, я осматривала пол. В бане горел свет. На деревянных досках было разлито что-то густое и серое, а рядом покоилось ведро.
— Что это?