Лицо врага: Окно первое (СИ)

Трупы лежали ещё долго. Мирите не смогла бы сказать сколько — она, как и всегда во внеучебное время, потеряла счёт дням и не помнила ни даты, ни даже месяца. Это ещё раз напоминало, что трупы те когда-то были её однокурсниками, преподавателями, теми, кого она встречала в коридорах, с кем сидела рядом и разговаривала, кому радовалась и кого терпеть не могла. Мертвецы лежали на площади, сидели, прислонившись к стене университета, и никто их не хоронил. Звессцам это было не надо, а остальные, конечно, боялись. Люди просто обходили переулками эту площадь, или, спеша, отворачивались и задерживали дыхание, пока воняло, и просто отворачивались, когда похолодало и вонять перестало.

Мирите сидела дома или бесцельно шаталась по городу, не зная, куда себя деть, но оставаться наедине с собой было ещё более невыносимо. Воровала еду — и только. Каждый день ближе к вечеру, на закате или в сумерках, она приходила к мертвецам.

Мёртвые были везде. Всех, кого убивали захватчики — всех, кто показался им слишком наглым, слишком грубым или борющимся за свободу — никто не хоронил. Всех, кого убивали голод и холод — всех, кого они убивали прямо посреди улицы, присевших отдохнуть, или во время работы — никто не хоронил. Когда выплакались все дожди и наступили сильные холода, Мирите поняла, что в этом нет ничего удивительного. Что без мертвецов на каждой улице по всему городу, везде, куда ни направишь взгляд, было бы неправильно, было бы всё не так, как надо — это время не было бы этим временем, этот город не был бы этим городом, а люди вокруг не были бы сами собой. Город таким образом показывал истинную суть себя, времени и мира. Скорее, она не могла объяснить это понимание. Наверное, потому, что не смирилась ещё с этим. Наверное, если бы смирилась, то поняла бы, почему это так, почему у неё такое чувство.

К одним конкретным мертвецам она приходила каждый день. Ближе к вечеру, на закате или в сумерках. Она смотрела издалека — ей тоже было слишком плохо, она тоже не могла на них смотреть. Но приходила всё равно каждый вечер. И каждый вечер подходила всё ближе и ближе. Не могла смотреть и не могла не смотреть — не неосознанно старалась двигаться, хотя бы ползком, хотя бы медленно-медленно, в сторону одного из этих путей.

Она приходила туда не одна. Всё чаще замечала фигуру на другой стороне площади, фигуру светлую и мужскую, но одновременно такую же, как сама она — будто бы тень, преследующая её, или зеркальное отражение. Знание, что она не одна такая, никак не облегчало и не помогало всё это время, оно просто было. Что делать с таким знанием, если ты не один, но ты ничего не можешь? Вы оба ничего не можете. Вы оба стоите на перепутье и не можете ни пойти куда-то, ни оставаться на одном месте — такой вот замкнутый круг размером с одну точку, растянутую до границ одного человеческого тела и одного человеческого сознания. Две точки? Две точки — но друг от друга безгранично далеко. Было бы хоть десять, были бы хоть многие миллионы, а всё одно. Одна пустота между, между.

Мирите так не хотела. Мирите пыталась понять, куда же она может и что же она может. Когда она подошла достаточно близко, когда она смогла подойти достаточно близко, она вторую точку узнала.

— Айнаре, — тихо сказала она, так, что сама себя едва слышала. Он тоже остался неподвижен, не вздрогнул даже, никак не отреагировал, но ей, наверное, это было и не нужно. — Давай их похороним?

Грустно очень — Яня плакала, когда это смотрела.

Так вот и плыли. Это можно было бы назвать милой прогулочкой на природе, если бы не постоянный страх и тревожность. Наверное, из-за этого мы часто ссорились.

Вот как сейчас.

Марторогов просто спросил:

— А побыстрее плыть мы не можем?

Я покачала головой.

— Извини, но тогда будут очень заметны следы на воде, они поймут, что по реке плывёт кто-то невидимый.

— Нет, мы, конечно, можем лететь… — задумчиво сказал Марторогов.

— Вот вы всё шмотьё и левитируете, — сообщила Вера.

Он укоризненно глянул на Веру, потом оценил количество шмотья и сначала не понял, в чём проблема. Но потом осознал, что это всё ещё и уменьшено магией, и ошалело спросил:

— А зачем вам столько?

Ну всё. Вера нашла себе слушателя на повод ко мне придраться. Сейчас начнётся.

— Нам — не нужно. — Вот, началось. — Ей, — длинный указующий перст в мою сторону, хорошо хоть не когтистый, — зачем-то понадобилось. Вот с ней и разбирайтесь.

Юлий перевёл непонимающие глаза на меня.

— Это не моё, — пожала я плечами. — Вернее, не всё моё, там ещё есть Теана, этого Тиоссанири-эля и кого-то третьего, не знаю, кого. Все тряпки Вера выкинула, но остальное я не разрешила. Если тайная служба вся так избегалась, то там есть что-то важное, мы не знаем, что, и поэтому я не стала его выкидывать. Можете попытаться меня переубедить, если очень надо, но вы только потратите на это время и нервы.

— Ты права, — немедленно решил он.

— Когда я это всё выкидывала, мы ещё не знали, что там может что-то быть, — недовольно напомнила Вера. — Так что не надо мне тут.

— Вот видишь, какая я дальновидная!