Лицом к лицу

— Я — любитель искусства. Мы, американцы, тратим уйму денег на все это… — Он сделал широкий жест растопыренными пальцами мясистой руки. — Во время такой разрухи гибнут мировые ценности. Нетопленные квартиры. Отсутствие ухода, прислуги. У вас даже музеи не имеют дров. Я охотно покупаю для себя и для друзей предметы искусства. Но настоящие, — он поднял руку, сверкнув рубином большой запонки. — Настоящие… Тициан, Мурильо, Гальс, Дюрер и Рембрандт, особенно Рембрандт, — у нас в Штатах тысячи три Рембрандтов. Можно лучших русских художников. Ну, кроме картин, скульптура, ювелирные изделия, фарфор: Гарднер, Чельси, Мейсен и вот этот, ваш Петербургский. Редкие книги. У вас — Коран Османа, есть Эльзевиры. Старинные иконы, византийского и грузинского письма.

— Но ведь я ничего в этом не понимаю.

— И нечего понимать. Зато вы знаете город. Вы найдете пути. Оплата валютой. Можно белой мукой, сахаром, рисом. Очень хороший бизнес для вас…

— Не пренебрегайте, — сказал Спурре, когда они остались одни. — У них три тысячи Рембрандтов. Он написал не более пятисот полотен. Вот сделайте выводы из этой арифметики, — он мелко и хитро захихикал.

Воробьев был в дурном настроении. Он ожидал другого. Но, судя по не переведенной ему фразе, будет и что-то другое. Все равно — деньги нужны. Не заходя домой, он поднялся к молодому художнику Коле Евдокимову и, не здороваясь, с порога спросил его:

— Вы можете добывать картины, ну, всяких там мастеров, старые иконы и все такое?.. За муку, рис, сахар… — И, прежде чем тот успел ответить, заявил: — Мы с вами будем искать. Доход поделим.

Евдокимов не скоро понял, чего от него хотят. Но и сам он и его друзья нуждались в самом необходимом, и вскоре к мистеру Тенси потекли иконы в древних ризах из купеческих квартир на Гороховой и Вознесенском, картины с Потемкинской и Фурштадтской, фарфор и бронза из Царского Села. К делу приспособили и Синькова. Голод подстегивал этих добровольных комиссионеров и открывал двери квартир, когда-то многолюдных, а теперь оставленных на одиноких бабушек, тетушек и прислугу. Тенси платил скупо, но аккуратно.

Через месяц Тенси познакомил Воробьева и Синькова с иностранцем, которого он отрекомендовал как своего друга.

— Вы сильные и смелые люди, — не то спросил, не то сказал утвердительно друг господина Тенси.

Воробьев пожал плечами.

— Мне сказали, что на вас можно положиться.

Воробьев ждал.

Это молчание понравилось иностранцу.

— Нам нужно два человека для одного дела, которое может не понравиться вашему правительству, но нужно для общего успокоения и порядка.

— Пожалуйста, — просто сказал Воробьев.

После этого разговора каждые три дня, захватив рыболовную сеть и удочки, друзья отправлялись под вечер с Елагина острова к финским берегам в небольшом ялике, который обычно стоял на замке у моста. Во тьме, мигая крохотным огоньком, к ним подходил быстроходный катер. На носу стоял неразговорчивый финн с трубкой в зубах и в кожаной ушанке, молча принимал небольшой пакет и вручал Воробьеву такой же.

Высокий черный человек в назначенный час поджидал Воробьева в Летнем саду на пустынной набережной Фонтанки. Он принимал и отдавал пакеты, оглядываясь во все стороны. Это был Леонид Иванович Живаго, мелкий служащий одного из посольств.

Однажды лодка была обыскана сторожевым катером порта. Пакет своевременно пошел на дно. Такова была инструкция. Молодые люди ловили рыбу. Это было более чем естественно в эти трудные годы. Это могло быть спасением от голода.

За эти ночные поездки платили куда лучше, чем за поддельного Веласкеза или подлинного Репина.

Глава XVII УГЛОВАЯ КОМНАТА

Настя осталась у крыльца. Рукавом она вытирала пот со лба. Не так легко, хотя бы и вдвоем, прокатить тележку по свежему снегу с Крюкова канала до исполкома. Корзины, ящики, плохо увязанные, плывут во все стороны. И, главное, нет покоя на душе. Алексей говорит: белье военным, пальто рабочим, которым не на что купить теплое. Ну, а барынины кружевные сорочки куда? И когда с тротуара услышала, как прошипел седой чиновник в высоких ботах: «Награбили. Среди белого дня…» — дрогнули руки, и она едва не убежала.

Но Алексей, упершись кряжистым плечом, перекатил тележку через выбоину, и Настя опять впряглась помогать брату.

— Приволок генеральское. В общий котел, — сообщил Алексей секретарю.

— Валяй, валяй. Сдай завхозу под расписку…

— Послушай, товарищ Черкасский. Дай мне троих людей и ордер — я тебе вагон добра приволоку. Там же хламу до потолка. Квартир двадцать. Хозяева бегут, остались случайные люди, племянники, тетки…