Лицом к лицу с Америкой

… Хотя эта встреча происходила в кругу ближайших друзей А. Гарримана, перед входом в его дом собралась огромная толпа репортеров газет, радио, телевидения и жителей города. Машины едва пробились по узкой улочке к трехэтажному особняку. Наверное, и до этого дом Гарримана был, так сказать, приметным домом в городе, но, как пошутила дочь Гарримана Мортимер Кетлин, никогда он не выдерживал такой отчаянной и яростной осады любопытных. Перед распахнутыми дверями на пятачке тротуара, огороженного деревянными барьерами с надписями «полицейская линия», стоял добрый десяток микрофонов. Видимо, г-н Гарриман намеревался, провожая гостя, выступить по радио.

Мы поднялись на второй этаж дома, и, как писал — уже после окончания визита — г-н Гарриман в журнале «Лайф», он провел Никиту Сергеевича в библиотеку, где собралось около тридцати гостей. «Наша библиотека, — сообщал своим читателям даже и такие подробности г-н Гарриман, — это большая комфортабельная комната с белыми стенами. Она полна книг и современной живописи, в ней стоят бюсты Франклина Делано Рузвельта, Дуайта Эйзенхауэра и Бенджамина Франклина. Над камином, около которого мы сидели, висит картина Пикассо».

О самой встрече Гарриман рассказывает не очень подробно. Весь ход его мысли направлен на то, чтобы представить беседу дружественной, спокойной, однако не приведшей к существенным точкам соприкосновения. Впрочем, это — дело г-на Гарримана. Хочется привести только одно замечание Никиты Сергеевича Хрущева и рассказать о том, какую оно вызвало реакцию.

После обмена любезностями и после того, как А. Гарриман представил своих гостей, он предложил довольно своеобразный ход беседы. Он сказал, что, поскольку г-ну Председателю Совета Министров так много приходится отвечать на вопросы, на этот раз все собравшиеся здесь готовы удовлетворить любопытство Никиты Сергеевича. Откинувшись на спинку кресла, Никита Сергеевич спокойно обвел глазами гостей г-на Гарримана и с поразительной наблюдательностью угадал, для чего была именно так подготовлена хозяином эта встреча. Гости Гарримана ничего не собирались узнавать у Никиты Сергеевича, они приготовились прочитать ему «популярную лекцию» о принципах и законах капиталистической системы.

Никита Сергеевич заметил:

— Нет уж, избавьте, господа, меня от вопросов к вам. Не волнуйтесь, я не устал, я с большим удовольствием отвечу сам.

Но все-таки, поскольку многое было решено между гостями, по-видимому, заранее, им было трудно перестроиться вмиг на новый лад. Они лишь превратили своп повествовательные фразы в риторически вопросительные. Одним из первых начал излагать свой длинный вопрос-объяснение Джон Макклой, председатель банка «Чейз Манхэттэн бэнк», бывший верховный комиссар США в Германии. Хотя г-н Гарриман и не пишет этого в «Лайфе», но сразу несколько голосов аттестовали его как личного друга Аденауэра, чему Макклой не противился. Он говорил о том, о сем и в конце выразил удивление по поводу того, что г-н Хрущев, дескать, верит, будто люди, сидящие в этой комнате, представляют какие-то правящие круги Америки. Г-н Макклой с убежденностью профессионального адвоката, человека, которому все внемлют безропотно, с горделивой улыбкой оглядел собравшихся и двинул самый веский, с его точки зрения, аргумент в защиту того, что здесь не «правящая группа».

— Посудите сами, — театрально развел руками г-н Макклой, — почти все законопроекты, которые предлагает Уолл-стрит, автоматически отклоняются в сенате.

Главный «аргумент», хотя и не подкрепленный никакими конкретными доводами, явно понравился собравшимся. Они заулыбались, расположились поудобнее в креслах и, как говорится в таких случаях, отпустили ремни. Никита Сергеевич не спеша еще раз оглядел их всех, нарочито одетых в рядовые костюмчики, улыбчивых, совсем непохожих на тех первых завоевателей богатств, на чьих лицах так сохранялись приметы «битв за деньги»; совсем непохожих на русских купцов-воротил с пудовыми кулачищами и длинными бородами; совсем непохожих на тех первых американских золотоискателей, которые перегрызали друг другу глотки у Вирджиния-сити, у Сакраменто, в Лунной долине и у Скалистых гор. Нет, это были лощеные люди — благообразные отцы семейств, ни дать ни взять преуспевающие средние служащие средних торговых фирм.

Тихо, но так, чтобы все слышали, Никита Сергеевич ответил Макклою, да и другим:

— Выходит, что передо мной бедные родственники Америки.

И вдруг все в комнате засмеялись, как будто этой фразой была пробита, наконец, плотина, сдерживавшая настроения этих людей. Смеялись достаточно долго. Только поняв, что смеются над собой, они вдруг оборвали смех.

Неловкая тишина, которая на миг последовала за взрывом смеха, была нарушена градом новых вопросов. В той или иной степени они уже ставились перед Никитой Сергеевичем Хрущевым десятки раз, и десятки раз он с величайшей убедительностью отвечал на них.