Лицом к лицу с расой

Прежде всего, в столовую нас не водят. Для нас на кухне составляют подносы, катят их по коридорам в «горячих боксах» и пригоняют их к нашим камерам в открытых ёмкостях. Обычно к тому этапу, когда еду в боксах суют нам в окошко в двери, она к тому времени уже холодная.

Нам разрешено выходить из камеры только для приёма душа и посещения зоны рекреации. Душ мы должны принимать ежедневно и пять дней в неделю по два часа должны выходить в рекреацию. Я пробыл в «адсеге» полтора года, и за этот срок меня ни разу не выводили в рекреацию четырёх раз в неделю, не говоря уже о пяти. Обычно, выводят пару раз в неделю. Далеко не каждый день водят в душ. Охранники говорят, что это из-за нехватки штата.

Возможно, людей не хватает потому что для вывода нас на помывку и во двор проделывается большая работа. Выводят нас по одному. Каждый раз, когда нас выводят из камеры, — причина может быть любая, — нас полностью раздевают и обыскивают. Затем нужно повернуться спиной к двери и просунуть руки в отверстие в двери. Только тогда охрана открывает дверь. Везде по пути нашего следования нас сопровождают один-два охранника, вооруженными полицейскими дубинками и газовым баллончиком. Так они относятся к нам потому что в «адсеге» должны содержать только агрессивных и опасных заключённых. В действительности же большинство белых содержатся здесь только по причине попадания в списки ГУБ (см. выше).

Выход в рекреацию представляет собой перемещение из клетки в клетку. Двор рекреации — это коробка, собранная из столбов, забранных проволочной сеткой. Двор сверху закрыт навесом, поэтому в нём нельзя даже побыть на солнце. Кроме спущенного баскетбольного мяча и одного баскетбольного щита с корзинкой, там ничего больше нет. Мячи меняют примерно раз в год.

Едва ли кто-то ходит в рекреационный двор и в душ зимой. Во дворе холодно, а в душе вода ледяная.

В камерах вода тоже холодная, но её можно нагреть. В магазине продают нагревательные ванны, или можно собрать самостоятельно нагревательный элемент. Многие моются в камере даже летом. Они считают досмотр в голом виде ради того, чтобы пройти 10 метров по коридору, где охранники — или охранницы — наблюдают за тем, как вы моетесь в душе. Где купаются в камерах? Практически, в туалете. Поверите вы мне или нет, туалеты свои мы содержим в чистоте.

Во всяком случае, большинство.

Меня держат в камере отделения № 61 — по одному человеку на камеру. Степень изоляции от отделения к отделению может варьировать, но в большинстве единиц можно, по крайней мере, разговаривать с соседями, даже если их не видно. Я нахожусь в «хорошем» крыле. С нами содержится только один чёрный, и ещё один, которого привезли сегодня. Мы установили определённые правила и между собой поддерживаем достойный уровень уважения. Однако если в отделении много чёрных, то так не получается. Они часы напролёт кричат и спорят, или используют стены и койки в качестве барабанов, отбивая ритм. Они также во всё горло любят выкрикивать рэп-«поэзию». Надо помнить, что всё здание «адсега» собрано, главным образом, из стали и бетона, а звук сквозь них проникает прекрасно. Большинство удивляется, когда обнаруживает, что отделение «административной сегрегации» может быть таким шумным, но в нашем отделении большую часть времени царит относительное спокойствие. Можно хотя бы переговариваться друг с другом.

Чем мы занимаемся в «адсеге»? Телевидения и телефона там нет. Разрешены книги, журналы и другая литература, но большую их часть приходится доставать самому. В тюрьме есть библиотека и оттуда можно получать по одной книжке в неделю. Если повезёт, можно получить книжку на пару недель. Если хочешь чего-то ещё, надо тратить собственные деньги и оформлять подписку или покупать на воле. У многих просто нет денег; за работу в тюрьмах Техаса не платят, а в «адсеге» работать вообще не получается. Поэтому чтение приходится без конца выменивать, продавать, покупать пока оно не обтрёпывается и не разваливается на части. Ну, и, как и можно предположить, получить любой «расистский» материал, особенно свежий, очень сложно.

Как лично я провожу время? Я много читаю и пишу. У меня нет ни компьютера, ни пишущей машинки, так что, пишу я по старинке, рукой. Когда мне некому писать, у меня обычно есть незаконченная писанина и я берусь за неё. Я развиваюсь. Рисую. Не как художник, конечно. Мне нравится играть в шахматы, когда есть с кем поиграть. У нас каждый квадрат пронумерован и мы выкрикиваем друг другу свои ходы.

Но, это я. Каждый должен найти собственный способ как справляться с «адсегом». У некоторых просто не получается. Так или иначе, это касается всех. После нескольких лет пребывания в «адсеге», многие обнаруживают, что не в состоянии поддерживать разговор или вообще нормально общаться с людьми.