Лицом к подсознанию

Она так старалась, чтобы ее дом сверкал безупречной чистотой, а на столе стояли самые изысканные и экзотические блюда, что к моменту прихода гостя была на пике напряжения и изнеможения. «И с этого момента, — рассказывала мне она, — все пошло шиворот-навыворот!» Меню оказалось слишком вычурным для редакторского вкуса, хозяйка никак не могла справиться со своей неловкостью и чувствовала себя слишком уставшей, чтобы быть веселой и остроумной. Когда гость поспешил откланяться, она вздохнула с огромным облегчением, после чего отправилась в свою комнату, чтобы улечься в кровать и отдохнуть после оказавшегося столь тяжелым мероприятия. Однако расслабиться ей не удавалось. Из головы не выходили мысли о том, что обед получился бесполезным, день был потрачен зря. Мысли, как на заезженной пластинке, крутились по одному и тому же маршруту: почему она сделала это, почему не сделала того, лучше бы она сказала то-то и то-то вместо… Навязчиво, надоедливо, сводя с ума.

Ворочаясь вот так с боку на бок в состоянии полной неудовлетворенности, она вдруг вспомнила, что навязчивые мысли — всегда ниточка к чему-то скрытому. И при помощи самотерапии принялась шаг за шагом расследовать скрытое чувство. Прошло совсем немного времени, и ответ был готов: стыд. Ей было стыдно за зря потраченный день, стыдно потому, что ей с самого начала было известно, что редактор совершенно равнодушен к ее работе, стыдно за глупое положение, в которое она сама себя поставила.

Что можно сделать со своим стыдом? Его нельзя загладить, совесть не успокоишь самобичеванием. Все, что вы можете, — взглянуть своему стыду прямо в лицо: испытать его. Набраться мужества, помучиться им, перетерпеть, пока он вас не оставит. Эта студентка, обнаружив стыд, позволила себе чувствовать его в течение нескольких мучительных минут. После этого все было кончено, навязчивые мысли тоже прошли.

Нам всем время от времени приходится испытывать стыд. Проблемы начинаются, когда мы идем на все, что угодно, лишь бы избежать этого чувства, спрятать его за чем-то другим. Помните, внешняя эмоция, псевдочувство, длится намного дольше истинного, если его удается вывести наружу. Решившись почувствовать стыд, вы сможете в дальнейшем избегать повторения своего глупого поступка, но если не позволить себе сознавать, что вам стыдно, то вы не усвоите урока из своего опыта и когда-нибудь снова выставите себя на посмешище.

Однажды я прочла в «Субботнем обозрении» статью о польских женщинах. Нацисты производили на них «экспериментальные» операции «в научных интересах». Прочтя повествование нескольких выживших, но покалеченных людей обо всех перенесенных ими ужасах, я почувствовала себя физически разбитой. Я дрожала, меня мутило, стало трудно дышать, сердце забилось неровно. Из-за невероятной слабости мне пришлось лечь. Наконец, когда я пролила несколько скупых слез, физические симптомы исчезли. Однако вся эта история по-прежнему не шла у меня из головы. Весь день я тихонько проплакала, продолжая заниматься домашними делами, а когда домой вернулся Берни, оказалось, что я не в состоянии ничего ему рассказывать: мне было необходимо хранить все в секрете. Факт необходимости хранить молчание, в сочетании с навязчивыми мыслями, указали, что пора обратиться к самотерапии: это была неадекватная реакция. Шаг 1.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Я чувствовала отчаяние бессилия. Чем я могла помочь всем этим польским женщинам? Шаг 3. Что еще я чувствовала? Вспомнились физические симптомы: тошнота, дрожь и т. д. В совокупности эти ощущения сигнализировали о тревоге.

Шаг 4. О чем мне это напомнило? Страх и ужас, автоматически возникающие у меня при первой же мысли о нацистах. Перед глазами сразу всплыл стереотипный образ нациста: бесчувственный, жестокий, беспощадный, роботоподобный нечеловек. О чем еще мне это напомнило? О моих смешанных чувствах к немецкому языку, который так похож по звучанию на идиш, язык моих прародителей, язык, на котором я разговаривала, будучи ребенком. У меня всегда вызывало странную тревогу это сходство между идишем и немецким языком, понимание, что идиш основан на немецком. Каждый раз, слыша, как нацисты в кино разговаривают на языке, который я частично понимаю из-за своих детских познаний в идише, я испытывала потрясение. Почему? Потому что между нами существовало нечто общее, между этими бесчеловечными роботами и мной? Ворвалась непрошеная мысль: все люди братья, нацисты не роботы, они такие же люди, как я. После этого я ощутила то, что было скрыто от меня, — стыд. Мне было стыдно принадлежать к человеческому роду, представители которого могли делать то, что делали эти… подумать только — мои братья!