В нашей культуре подросток сталкивается с задачей взросления и ухода от своих родителей, формирования собственной идентичности. Одной ногой он остается в детстве: старается делать что-то безопасное, продолжает быть маменькиным сынком, цепляется за состояние безмятежности детского периода. Но он чувствует, что это опасная тенденция и ему нужно двигаться вперед, к зрелости — отсюда непрерывная внутренняя борьба между потребностью к самостоятельности и острым желанием зависимости. Со стороны можно подумать, что он ненавидит родителей («Вы не даете мне и шагу ступить! Дайте мне жить собственной жизнью! Я сам разберусь, что мне нужно»), в действительности его ненависть направлена на собственное стремление к зависимости. Но он не может позволить себе признать ненависть к себе: намного легче проецировать ее на взрослых.
Однажды я побывала на лекции Фрица Редла (автор книг «Children Who Hate» и «Controls From Within»). По его словам, мы преуспели в деле освобождения детей от зависимости от авторитетных фигур. Это новое поколение больше не испытывает благоговейного трепета перед учителями и пр., и для них вряд ли с той же легкостью нашелся бы новый фюрер. К несчастью, мы переусердствовали в этом деле, внушив им важность приобретения друзей и популярности. Они оказались в такой отчаянной зависимости от признания сверстников, что теперь перед нами встала свежеиспеченная проблема. К бандам мальчишек с антисоциальным вожаком всегда примыкает несколько подростков, которым, в сущности, не свойственны деструктивные наклонности. До недавнего времени они были способны покидать группу, когда ее деятельность приобретала правонарушительный характер. Сегодня мы наблюдаем совершенно новый феномен, который Редл называет «низкий порог заражения». Этих по сути невраждебных, но находящихся на грани юнцов захватывает настроение толпы, и они идут за другими только для того, чтобы не заработать звание слабака. В главе «Стыд и вина» я упомянула анализ, сделанный Дэвидом Райсманом в отношении современного американца, зависимость которого от признания других приобретает такие размеры, что он отказывается от своей подлинной идентичности отдельного индивида.
Я также упоминала исследование, проведенное в Дании, которое изначально было нацелено на изучение высокого уровня суицидальности в этой стране. По его результатам было обнаружено, что датчане поощряют зависимость. Маленький ребенок в Дании не получает, в отличие от нашей культуры, похвалы за новые достижения. Напротив, его приучают к тому, что он хороший мальчик, когда держится рядом с мамой и не отстаивает право на самостоятельность. Молодые люди там, как правило, вступают в брак ради полной зависимости от партнера или (отождествляя себя с матерью) для того, чтобы поддержать желание зависимости у другого.
Хелене Дойч в книге «Психология женщины» пишет, что женщине предстоят трудности с дочерью, особенно в подростковый период, в той степени, в которой ей самой не удалось разрешить зависимость от матери. Под «разрешением своей зависимости» она, главным образом, подразумевает осознание скрытого стремления к зависимости, примирение с этим чувством. Мы можем расширить ее утверждение, включив сюда же отцов и сыновей. Взрослый, который не в состоянии позволить себе осознать собственную скрытую потребность в зависимости, не сможет принять аналогичных устремлений у своего ребенка и будет путать роли взрослого и ребенка. Вообще, чем меньше вы знаете о своем внутреннем ребенке, тем меньше вы способны к взрослым действиям.
В главе «Тревога и страх» я вкратце обрисовала теорию Карен Хорни о базовом конфликте между зависимостью и враждебностью. Ролло Мэй сформулировал родственную концепцию — борьба против зависимости как неотъемлемая часть любого творческого акта.
Примерно двенадцать лет назад у меня появился один необычный симптом. Каждый два часа возникала ноющая боль в желудке, которую удавалось унять определенными продуктами, предпочтительно молоком. Сырые фрукты или салат усиливали боль. До этого мы полтора года провели на Среднем Западе, где Берни проходил дополнительное обучение в колледже. Потом мы снова вернулись домой, в Нью-Йорк, где он продолжал работать, и все было хорошо. И вот меня стали донимать эти двухчасовые боли. Когда я сказала об этом Берни, он поинтересовался, как долго это продолжается. Я напрягла память и вспомнила, что около года. «Целый год! И ты все время об этом молчала! Почему ты не сказала мне раньше?» Я и сама не знала. Я просто никогда не думала об этом. (У Фрейда есть описание синдрома «la belle indifference»[11]
к физической боли, замеченного у некоторых пациентов, которые использовали физические симптомы, чтобы скрыть эмоциональную боль.) По мнению Берни, мои боли напоминали язву. Ну конечно! Почему мне самой это не пришло в голову? Ясно как день: язва желудка. Странно, что я не распознала ее раньше.