Лицом на ветер (СИ)

Рианн принесла ещё одно одеяло из своего угла, укрыла центуриона, стараясь не глядеть в его бледное лицо. На полу горой лежала вся его сбруя, разрезанная окровавленная туника, плащ, калиги — сапоги. Свенка начала потихоньку разбирать это всё, убирала пояса на скамью, где всё это обычно и лежало; шлем уже был там, кто-то из легионеров принёс его и положил тут. Рианн замерла, уставившись на него, сколько раз видела, а тут вдруг почему-то замерла при виде небольшого красного гребня. Всё навалилось вдруг на неё, и прошлое, когда видела такие же вот гребни на шлемах, и вид пролитой крови, и ощущение страха, накатившего от случившегося.

Она ведь могла остаться одна! Он мог погибнуть! Да и сейчас, все так уверены, что всё будет хорошо, а он ещё лежит здесь, бледный, как мёртвый. Боги… О, Тор…

Она расплакалась вдруг, сев на скамью.

— Ну, что ты? — Дикс прошёл к ней. — Зачем это? Тебе же сказали, что он выживет, всё будет хорошо…

— Да, я знаю… — Она кивнула и принялась вытирать слёзы ладонями. — Просто… просто всё так неожиданно…

— Привыкай, он — военный, это может случиться с каждым. Утром он ещё улыбается, ещё живой, а вечером его уже принесут на плаще мёртвым. Так бывает. Ничего не поделаешь. Наших приносят сюда, а они приносят своих в посёлки, там сейчас тоже плачут и готовятся к похоронам…

Рианн передёрнула плечами, шепнула:

— Я знаю… Я видела это всё…

— Ну, вот.

— Дикс, — она вскинула к нему заплаканное лицо, — ты же свен, почему ты воюешь против них? Это же предательство! Как ты можешь? Это же убивать своих!

Свен вздохнул, качая головой, улыбнулся.

— Я уже не свен. Вот моя мать — свенка, а я нет. Я с восемнадцати лет в легионах, уже семь лет. Другой жизни я и не знаю. Знаешь, сколько товарищей вот так я уже потерял? — Он дёрнул подбородком в сторону раненого Марка. — Я и сам был ранен… Да и сами свены меня своим не считают, меня убьют, не задумываясь. Если, вот, Марк попадёт к ним, его они могут оставить живым, ради выкупа, просто помучить или принести в жертву. Меня они убьют сразу, таких не любят, ты же знаешь. — Рианн согласно кивнула несколько раз. — Я уже не свен, — ещё раз повторил, — ты же тоже меня своим не считаешь. Так?

Она промолчала. Всё правильно. Он прав. Он ещё знает свенский, но говорит уже нечисто. Может быть, его дети уже вообще не будут знать языка.

— Тебя покормить? — предложила.

— Я поем в казарме. Мне пора. Ты справишься? Вариний оставил тебе маковое молочко, как хотел?

— Да. Я справлюсь. Спасибо тебе.

Он ушёл, и Рианн осталась одна. Сколько ещё надо было сделать! Унесла таз с кровавой водой, замочила вещи центуриона, требующие стирки, разобрала снаряжение римлянина по местам, перенесла жаровню с кухни, разожгла вторую. Что уж тут экономить уголь, если надо? Теперь надо натаскать воды с улицы, приготовить что-нибудь на ужин себе, да и работа на станке уже заждалась её.

К ночи аккуратно подошла к центуриону и прислушалась, затаив дыхание. А дышит ли он ещё? Жив ли? Лежит, не шелохнётся, ни звука, ни стона боли, как мёртвый. Нет, дышит ещё. Облегчённо выдохнула. Если будет поминать, пусть не сегодня, не сейчас, не ночью.

Ушла на кухню. Только бы не помер, ей не высидеть эту ночь здесь с мертвецом. Села за стол, упёрла локти в край столешницы, обняла себя крест-накрест за плечи, прижалась губами к запястью. В носу щекотало от металлического запаха бронзового браслета.

А, может быть, зря она боится остаться одной? Может быть, не так это и страшно. Сбежала бы, вернулась домой, к своим, потребовала бы у короля защиты и справедливости. Если у отца нет наследников, кроме неё, ей должны отдать его землю, пусть не всю, ей много не надо, хватило бы на хлеб да на семена. Там, наверное, ещё и дом отца стоит. Она смогла бы одна, она умеет работать. Скотины, правда, никакой у неё нет, но это дело наживное, первое время придётся брать в долг или просить у короля. Он позволил Криксу продать её римлянам, какой это король? Теперь он должен ей! Если она потеряла отца, это не значит, что теперь она не должна защищаться законами и всем посёлком. Неужели другие бы промолчали, узнав о том, как с ней поступили?

Рианн вздохнула. Всё может быть. Может, и промолчали бы. Она вспоминала, как к ней относились последние пять лет. Все думали, что римляне успели надругаться над ней, девчонки шептались за спиной, а парни косились на неё, как на больную. Римская подстилка. Вот, кем она была для них. Может быть, никто и не удивился, когда осенью она пропала из посёлка. Может, никто и не знает, что это Крикс продал её, все, верно, подумали, что она просто ушла к римлянам. И никто не пожалел её, не попытался понять. А она разве в чём-то виновата? Такое могло случиться с любой девушкой. Ей было-то всего двенадцать лет. В чём её вина, что римляне уже тогда зарились на неё?