— Тебе лучше со мной не идти, нельзя, чтобы нас видели вдвоём, отец тебя не поймёт…
— Пошли по полю? Выйдем огородами, я провожу тебя до дома. Я хочу проводить тебя. Уже сумерки, никого нет, нас не увидят, кто в такое время, вечером, на поле может быть? Не бойся. — Он упрямо настаивал.
Рианн только кивнула, ну, если он так хочет. Во дворе дома свен отвязал от пояса зайца и, привязав его за задние лапы под крышей навеса, принялся умело и ловко снимать шкуру со своей добычи, орудуя своим охотничьим ножом. Рианн стояла рядом, держа козу на верёвке, и при виде окровавленной тушки зайца почувствовала, как начала подкатывать знакомая тошнота. Отвернулась, прикрывая глаза, а потом пошла прятать козу в сарае, надо успеть подоить её, пока на улице ещё всё видно.
— У тебя топор есть? — спросил её Гален, когда она вышла снова к навесу. Собака жадно поедала заячьи внутренности.
— Я не знаю… он старенький и тупой, сколько раз просила отца наточить его и сменить топорище… — усмехнулась, пытаясь скрыть в этой усмешке неловкость за своего отца и свой неказистый быт. Конечно, последние два года отец просто пил, ему было не до топоров и остального хозяйства.
— А чем ты дрова колешь?
— У меня их почти нет, за зиму всё растащили, осталось немного в дровеннике, я топлю с леса валежником… — Улыбнулась криво.
— Дак так не натаскаешься, а зиму как? — спросил хмуро, натягивая влажную заячью шкуру на распорку, чтобы потом её можно было выделать и использовать. Рианн в ответ только пожала плечами, а что она могла ответить?
— Ладно, я управлюсь ножом, порублю его помельче, ты только не тяни, съешь его быстро, чтобы мясо не пропало. Хорошо? — Дождался, пока свенка согласно кивнула, и продолжил:- Ты топор принеси, я гляну, что можно сделать…
Рианн стояла рядом, глядела, как молодой человек осматривал инструмент и доводил его до ума, вбивал клин, чтобы укрепить на топорище, наточил, потом довёл до ума и старенький колун, и сразу же наколол дров, хотя на улице стало сумеречно уже, и было как-то не по себе, что свен задерживался у неё, а не спешил домой. И Рианн не удержалась, спросила:
— Зачем? Зачем ты всё это делаешь? Ты же знаешь… знаешь, как все тут… что я… — Она не смогла закончить и примолкла, замотав головой в бессилии.
— Я знаю… — Свен посмотрел ей в лицо. — Тяжело вести дом без мужчины, у тебя его нет…
«И не будет», — мысленно закончила за ним Рианн, а сама ответила вслух:
— Но тебе нельзя, твой отец… Он не любит меня, Гален, он не позволит тебе, если он узнает… Ты же понимаешь… Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя были неприятности, чтобы отец злился на тебя…
Гален на это только усмехнулся. Они стояли во дворе, у ног свена сидела его собака, в воздухе стоял писк комаров, и приходилось отбиваться от них, садящихся на лицо и руки.
— Почему, Гален? Почему это случилось со мной? Тогда… Разве я была единственной, кто попал в руки римлян? Разве это бывает так редко, они ведь постоянно приходят в наши посёлки, постоянно надругаются над женщинами, почему всю вину за это перекладывают на них? Разве это правильно? — Её голос дрожал, она впервые заговорила об этом с ним, да вообще — заговорила об этом. Может быть, всему виной темнота, сгустившаяся вокруг? Это она толкнула на откровенность?
— Конечно, ты в этом не виновата, ни одна женщина в этом не виновата… Мужчины должны защищать своих женщин. Матерей, сестёр, жен, невест, дочерей… Когда они этого сделать не могут, они злятся на них, потому что это их слабость… Понимаешь, о чём я?
— Пытаюсь…
— Ты и подобные тебе напоминают мужчинам посёлка, что они не защитили тебя, не уберегли от врагов, от римских мужчин… от их легионеров… Наверное, это стыд, а стыд рождает злость и ненависть… Тебя хотят поскорее забыть…
— Но они не добрались до меня! — Она перебила его громко. — Мама помешала им! — Голос Рианн звучал громче, чем хотелось ей самой. — Она забрала меня у них, она вытолкнула меня в дверь… Они… они только порвали на мне платье, они не успели… Я… я сбежала на болота и вернулась через три дня… Я заблудилась, я так испугалась… Я потом рта не могла открыть… Ты же знаешь! Я пришла домой, и соседка видела меня в моём рваном платье, а потом весь посёлок заговорил о том, что легионеры сотворили со мной… Этого не было! Не было! Разве я была одна такая? Почему? Гален?
Он убил назойливого комара у себя на щеке и негромко ответил:
— Нет, не одна… Римские легионеры тоже мужчины, и они не любят оставлять в живых тех, кто пережил их насилие, может, тоже стыдятся, я не знаю… Они убивают женщин после того, как насилуют их… Может быть, это тоже злость и ненависть… От бессилия…
— Откуда ты это взял? Кто тебе сказал это?
— Я так думаю… Мужчины все одинаковые… Наши, их, какая разница?
— Я не об этом! — Рианн нахмурилась на его слова.
— Ты же помнишь, как хоронили убитых? Там было несколько женщин, их всех убили после того, как изнасиловали… Их опозорили… Легионеры убили их после… После этого…
— А маму? — Рианн опешила.
— И маму твою — тоже…
— Нет! — Она зло усмехнулась, не веря его словам. — Ты не знаешь! Ты не можешь этого знать!