Литжурнал «Бродячий заяц» № 4 «Terra Vетра»

Не быть бы мне там до того, как осядет дня пена чернильная,

ввязав существо своё в костяной тупоугловый поток,

чтобы зазря внести свой вклад в звуки костедробильные.

(Сегодня вместо галстука напрашивается шейный платок).

На синебоком змеище, хохочущем грохохочением,

когда дня пена чернильная уже не так, как так;

я гарцую на юг к ней, снедаем южным влечением,

вдоль змеиных тоннелей в глобусе, грезя в такт…

Волочусь лакированной лужами улицей Сум-а,сброд-скою,

надо мною пестреют облака супрематических небес,

по которым всякие формы текут ватные и плоские,

механически гудя, угрожающе, улице наперерез.

Мельтешат ещё околонасекомые сжирубешеные:

чулок хихикнет, взвизгнет шальная шаль, прицокнув каблуком,

портфель буркнет, а накипь чернильная, повсюду развешанная,

в моём зрачке застревает, как в горле мусоропровода – ком.

Ты встретила меня.

Взрывы морганий твоих лазоревых глаз чарующих

разбрызгивают по мне взгляда ласкового шрапнель,

раня до глубины сердца, и раня... как её, ту ещё,

которую от случая к случаю кличут душой. Апрель.

(Твой строго вычисленный прагматичный наряд

противоречит твоей оранжевой подноготной.

Посмотри на мой стих.

Он, как нарочито сломанные мной часы.

Вот как нужно.

Нагота, впрочем, и вовсе красит тебя,

как солнечный день весну).

Теперь хочу, чтобы ласки твои заштопали

всё то, что натворил твой взгляд.

А за окном моторчики листьев тополя

на топливе ветра шипят.

•

•

N.Reber

Людвигy Бeтxoвeнy

Hy чтo, бpaт Людвиг, тeтepeв-кyмaч,

дaвaй coпpикocнёмcя чeлюcтями…

Tы глyx к шyмaм, пpoизвoдимым нaми,

нy xoчeшь, я пpикинycь, чтo нeзpяч…

Пpoвoдкa пpeвpaщaeтcя в тpyxy, –

тeбя yж нeт, и я, нaвepнo, нe был…

Oчнёшьcя, oтдeлив ceбя oт плeвeл,

в кaкoм-нибyдь нaбeдpeннoм пaxy

и cтaнeшь ceять мёpтвoe зepнo…

И вымыceл нe cтaнeт пpocтo лoжью,

и бyдeт бoг, нecyщий cлoвo бoжьe,

и бyдeт cын y мaтepи eгo…

A мы пpoникнeм в cyщнocти вeщeй,

кoгдa пoтoм вce cгpyдимcя y тpyпa

взвoлнoвaннoй ceмьёй гeлиoтpoпoв

xyдoжникa бeз paкoвин yшeй…

Любoвь тeчёт пo вeтxим пpoвoдaм

и из кoнтaктoв выceкaeт иcкpы.

Aккyмyлятop глoxнeт… Биcceктpиcы

пpивычнo дeлят yгoл пoпoлaм,

в кoтopoм нac мeняют нa pyбли

и cнoвa пpячyт зa ceдьмoй пeчaтью.

Ax, либep Людвиг, нaм ли жить в пeчaли,

кoгдa нaд нaми тpи кyбa зeмли.

Дaвaй, мeняй пpoтeзы нa бeгy,

выдёpгивaй cycтaвы из yключин…

Beдь этoт миp нa плoть твoю нaкpyчeн

кaк пepoкcидный лoкoн нa бигyдь,

гдe ты ceбe oпopa и pычaг…

He дaй мнe бoг нe зaзeмлить пpoвoдкy,

вcтaть пoд cтpeлoй, нe пpиcтeгнyть cтpaxoвкy,

кoгдa твoи coбopы зaзвyчaт.

•

Монада

и очнёшься на шумной попойке...

. . . . . . . . . . . . тебе

..и очнёшься на шумной попойке

и себя, слыша некий мотив,

ипостасью застывшего в стойке

пса охотничьего ощутив,

молча к двери с улыбкой невинной

проберёшься, наденешь пальто...

И – с шестого на первый лавиной –

вниз по лестнице – в темень, в ничто.

И – в такси, на попутку, в карету,

и уже различаешь внутри

непреклонную музыку эту –

раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три.

Встав в метро на пустой эскалатор,

слушай, как набирает разгон

этот странный аккомпаниатор.

Ну – теперь говори, эпигон!

Впав в беспамятство наполовину,

устремляясь в промозглую тьму,

«всё возьми, но не режь пуповину», –

говоришь неизвестно кому

и глядят безучастные зданья,

как в метании голых ветвей

зарождается вдруг оправданье

безалаберной жизни твоей.

•

Афо

тоска моя смеётся...

Неловкий серфингист упал с доски

Гляжу с холма (такой удобный ярус...)

Порывами отчаянной тоски

Надувшись, улетел последний парус.

Ночное небо... звёздный суперблиц,

Дразнящий холодок по мокрой коже.

Моей тоски не знаю сколько лиц,

Мерцают... так загадочно-похожи.

Огнём внезапным вспыхнула лоза.

Ленивый август... душный запах гари.

Моей тоски не помню чьи глаза

Всё смотрят мимо... до смешного кари.

Там, между небом и водой, черта...

Хочу её поймать, скулю и ною.......

Опущенными уголками рта

Тоска моя смеётся надо мною.

•

Консуэлла

Аргус

Ты говорил: неразборчива зрения речь –

Немногословна, груба и срывается в крик.

Я улыбалась в ответ – не тебе, а игре

Облачных пёстрых павлинов на ветках зари,

Но почему-то сдалась – безымянной зимы

Ветер бесснежный, запутавшись в нервах, гудел...

Мягкая лента широкой чешуйчатой тьмы

Тронула веки – и я очутилась нигде.

Было сначала темно, и несла пустота

Тихими водами плоть, по сосудам текло

Небытие.

Вдруг о чём-то своём зашептал

Дрогнувший воздух, и кожи коснулось тепло –

Одновременно – десятками шёлковых рук.

Бес из часов стрекотал, искушая: сей-час.

Тело моё расцвело, как невиданный луг,

Маками и васильками невидимых глаз.

Чувствуя: острые солнца, мерцая, растут

И, сквозь меня пробиваясь, стуча в купола

Низкого неба, взлетают –

твою красоту

Я познавала – и взгляд отвести не могла...

После мы шли по густой молчаливой траве,

Жалящей, не разбирая, углём или льдом,

Ноги босые.

На щиколотке муравей

Спрашивал робко дорогу в потерянный дом.

Ты мне сказал: полетаем? Два шага в окно

Горизонтальное бездны – на ветреный свет.

Вниз или вверх? Голубое и чёрное дно

Неразличимы.

А значит, их попросту нет.

•

Николай Васильев