ЛЮ:БИ

Ни на секунду не задержаться б: сверхослепление, за которым – смерть, и только… легкая ль? Голосом ведь дышала, до «смысла» ли? Чародей, знай, шаманил – вот и пенится, сентябрится манна небесная: не далеко будто б, да и не близко… а fene'чка, знай себе, в белом танце снов вьюжит: то телом – в ночь, то смычком в день – целится, а ещё пальцы ее колечками вышиты: одно – с синим глазком, другое с зеленым: в одном звезды мерцают, в другом месяц колышется… За что прощения просит – за шелков ли роскошество, глупыха, – винится?.. «И нет ничего больше…» – плывет все! – «И нет ничего лучше…». Коснуться страшно: вдруг – обман, выдумка? Тепла слишком, оттого и: солнце, радость, золото золотое! – не выговорить, нет-нет, не сдаться б: чуда – фонтан, затопит.

O chem eto ona?..

А о том, что в такую смуть fene’чка на свет явилась, когда приличная ведьма и колдовать-то не станет! – вот колдовство всё в пену с’нежную и выплеснулось, вот мятой душистой и припорошилось, чтоб только губами теплыми веточки малахитные зацеловывать… Ловись, fene'чка – наяда медовая, русалочка златокожая – в сети шампанские: али узор не глянется?.. али даров не видишь в них?..

И всё гудит, и всё танцует, и всё срастается – да-да: и всё срастается.

Любить – любишь. Нерастраченность свою – всю – недосказанность – всем – нераскрытость – ей, ей всё… Ей одной? Возьмет ли? А если даже «да», неужто удержит? Бам-с… Саму себя и разбили: кто-ли-я – кто-ли-ты – кто здесь?

…

И закружились тогда листья желтые – а может, волосы fene'чкины растрепались? …и миражи – или глаза fene'чкины? – засияли, а еще: трамваи запели, а еще: птицы зазвенели, а еще: голова прошла, а еще: не сердце – почему, по-че-му не сердце? … fene'чка – конфетти, мираж, фантом; да она – радуга, она просто радуга!

…

Ни одной цифры из семи fene'чкиных, ни буквы о ней – не. Но: запах, но: звук – и: Dali, «Dali», подрагивающие уголки губ – и – бог с ней, с невзвытостью вечной: по ней – помнишь ли? видишь?.. – летит заблудившийся «Икарус» с двумя потерявшимися людьми.

[УХО: разговорчики в строю] пьеска почти non-fiction

Сцена. На дальнем плане М и Ж в арестантских робах; у каждого в руках телефон. Справа – «медсестра» за письменным столом с ноутбуком и мобильником. В центре муляж огромного Уха, в раковину которого может легко уместиться человек, окажись он в позе эмбриона. Сначала – до первого «звоночка» – Ухо нежно-розовое, но после очередного разговора темнеет до черноты: кажется, не отмыть – однако «медсестра» приставляет к Уху стремянку и карабкается наверх. В руках ведро и швабра: Ухо моют так старательно, что невольно сдирают с него кожу – так оно снова становится нежно-розовым: до следующего звоночка, раз-два-три, раз-два-три…

* * *

Первый звоночек. Антология