ЛЮ:БИ

И вот когда отчаяние (райтер не знает, затрудняется ли он в выборе синонима или не использует тот намеренно) – а это было, конечно, оно, хотя Анна Ф. и не признавалась себе в этом: не в ее правилах потакать слабостям – окончательно изранило (нет, не так: изгрызло) то, что принято называть душой, и от полноты чувств-с эту самую душу едва не задушило, когда плоть, о которой «не принято» говорить – после изматывающего роман[с]а, если можно, конечно, назвать так пародию на отношения с особой пусть и небезынтересной, но, как оказалось при первом же раздевании, фригидной, а при последнем, увы, скучной – итак, когда плоть Анны Ф. взбунтовалась, заговорив с бестелесной субстанцией именно так, как и подобает, наверное, говорить ботиччеллевскому изображению – с бесполым ангелом, вдохнувшим в сие изображение жизнь, – тогда-то все, собственно, и началось.

«С этого места поподробнее», – требует рядовой Ч.Итатель, и райтеру ничего другого не остается, как подчиниться: что ж, таковы правила! Итак, мы тоже приматы, а потому приступим: анкетку она составила любопытную – чем-чем, а умом да пресловутым ч/ю г-н Б. не обидел: вложи он, впрочем, в Анну Ф. чуть меньше подобной халявки, она, глядишь, и была б счастливей – впрочем, к транслиту нюанс сей отношения не имеет, а потому скажем лишь, что ни ум, ни ч/ю не могли дать hero’ине нашей того, чего она желала – желала, отметим для эзотеринь и -териков особо продвинутых, прямо здесь и прямо сейчас.

«eto ved’ ne son – vse, chto bilo, ne son ved’?.. wal’, chto tebja net rjadom: zdes’ belii pesok, teplii okean, pal’mi… i ochen’ druwelubnie mestnie, osobenno M: vse xotjat stat’ drugom bez objazatelstv, zabavno! no etо ne po moei chasti…»

Те-ло… Давным-давно голос его, и без того тихий, превратился в еле уловимую вибрацию: у Анны Ф. всегда находились другие, «более важные», дела, предполагающие если уж не всепоглощающее внимание, то, во всяком случае, оперативность (ну и словечко! не ее, нет, delete), и даже в постели происходило порой невесть что, а потом уж и вовсе не происходило, ибо лучше ничего, нежели скука; однако у Анны Ф. имелся утешительный приз – чудище по кличке Petrov: его-то и гладила она денно и нощно, переливая в клавиши – «от плеча, через локоть, в пальцы», как учили – всю свою нерастраченность; переливала, покуда не начала расти та самая Луна да не настала, наконец, та самая суббота – тогда-то и разглядела Анна Ф. в зеркале не только свое отражение: его-то – точнее, ее; еще точнее – ее тело, – и ждала… не будем уточнять, сколь долго. После того как раскадровка существования – вначале размытая – визуализировалась во вполне отчетливую, состоящую из разноформатных паззлов, session, Анна Ф. расхохоталась. Сплошные «семестры», тряслась она от спазматического (если такой, конечно, случается, – а если даже и нет, то у нее, Анны Ф., случился аккурат он) смеха: лю-, фото-, звуко-… Неужто и сам отрезок от сме до ро (и снова здравствуйте: алфавит, ошейник, кремация), – лишь сессия? Сдать бы ту поскорей г-ну Б. да не вернуться на шарик… блаженное ЗАЧТЕНО – и ни на ногой на планетку, никогда, ни-ког-да-а, ни за что – да ведь, ежли правильно рассудить, и незачем… о, как скучна твоя игра в льдинки, глупыш Кай!..

«devici tut towe otpadnie – no, konechno she, ne v otele… v osnovnom evropeichi, i vse xotjat poznakomitsja… a nam ne do etogo – ushe 3 dnja mi kurim! tut vse kurjat, dawe anglichane… o, predstavljau, kak tam seichas v moskve… a tut chelii den’ solnce, vozvrawat’sa ne xochetsja… i xorosho, chto ne skoro… mowet, ja tut zaderwus’ – za spinoi more i schastlivie ludi… nadeus’, u tebja towe vse super…i ti ne parish’sa, kiska…»