Любаша. Сольный концерт для женского голоса

Плачет серое небо, мочит дождь обезьянку,

Пожилую актрису с утомленным лицом.

Ты усталый паяц, ты смешной балаганщик,

С обнаженной душой, ты не знаешь стыда.

Замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик,

Мои песни мне надо забыть навсегда.

(муз. и сл. А. Вертинского)

Однажды под Новый год А.Г. укатил в Америку покорять ее своим искусством, а я временно переселился в квартиру маэстро – присматривать за его престарелой матерью.

Неожиданно к нам в гости нагрянула Любовь Станиславовна. Выглядела она не скажу что блестяще (злоключения наложили на ее лицо неумолимую печать увядания), но и не слишком уж дурно. Слава Богу, не осталось и следа от судорожного оскала, уродовавшего ее лицо на экране. Я чувствовал, как энергия жизни снова наполняет тело и душу Любы, но при этом она стала более уравновешенной и спокойной. Кузнецова больше не была пышной, однако стройность ей очень даже шла.

От обеда Люба отказалась, но с удовольствием согласилась на чай. Пока мы чаевничали, она поведала, что передача на телевидении вызвала определенный резонанс в обществе и помогла ей выстоять в схватке с испытанием нищетой и голодом. Биробиджанская филармония пообещала вновь принять бывшую приму на работу; домоуправление погасило всю ее огромную задолженность за коммунальные услуги; люди стали присылать денежные переводы и привозить – даже из других городов – продукты питания.

Жизнь потихоньку входила в колею, давая Любе возможность перевести дыхание и окинуть внутренним взором выпавшие на ее долю тяготы. Кузнецова продолжала писать в газету статьи, и в них пыталась осмыслить уроки, преподнесенные ей судьбой: она вручила мне номер с текстом на целый разворот и попросила прочитать его вслух.

Это был некий коллаж из идей известных и неизвестных психологов. Люба разбавляла цитаты примерами из собственной жизни, по ходу делая несколько сумбурные выводы и рассуждения о смысле человеческого бытия. Пока я читал, она, расчувствовавшись, то и дело вытирала глаза платком и шмыгала носом.

Мы сидели на кухне до глубокой ночи, и Кузнецова все говорила и говорила. О том, что стала менее категоричной в отношении профессии: мол, теперь уже не боится подумать о том, чтобы вообще перестать петь. «Зачем привязывать себя к одному занятию, даже если оно казалось тебе смыслом существования? – философствовала Люба. – Жизнь ведь гораздо шире и богаче, можно и в другом себя найти».

Она говорила, что был период, когда в ее голове целыми днями без перерыва звучали все песни, которые она перепела за свою жизнь; в мозгу у нее будто бы сидел зловредный диск-жокей – он ставил одну пластинку за другой, и не было от него никакого избавления.

– Я поняла, как люди сходят с ума, – признается Любовь Станиславовна. – Сначала они всеми силами цепляются за прошлое, за достигнутое, за тень собственной славы, а потом это прошлое постепенно берет в сети, присасывается к тебе, как вампир, не отпускает и не дает идти вперед, развиваться. Оно обрушивается на тебя воспоминаниями – в моем случае это мои песни, – и становится ужасно больно оттого, что какие-то вещи никогда больше не повторятся. Человеку начинает казаться, что ценнее этого уже ничего в жизни не будет, и вот тогда-то перед ним гостеприимно распахиваются двери дурдома…

– Когда я осознала, что недалека от сумасшествия, – продолжает Люба, – я сказала себе: стоп, давай-ка послушаем, дорогая девочка, за что ты так упорно цепляешься. Этот ди-джей – там, у меня в голове – тут же завел свою радиолу, а я начала вслушиваться и критически себя оценивать. Честное слово, пришла в ужас от собственного исполнения: оно было каким-то насквозь фальшивым, поверхностным, необдуманным. И вот этот мертвый груз ты называла смыслом жизни? – спросила я себя. – Девочка, да ты просто дура! Немедленно выкинь это барахло из памяти, и если уж тебе так необходимо петь, пой по-настоящему.

Любовь Станиславовна тут же продемонстрировала, как бестолково она раньше исполняла великий романс «Гори, гори, моя звезда» – громко, лишь упиваясь собственным голосом, – а потом спела по-новому, так, как чувствовала сейчас. Второй вариант и впрямь был намного лучше…

***

Полтора года спустя на улице меня остановила цветущая дама, гулявшая по бульвару в сопровождении невзрачного мужичонки. Я не сразу признал в ней Любовь Станиславовну, до того она помолодела и похорошела: сделала модную короткую стрижку, была одета в белый элегантный костюм. К ней вернулась былая жизнерадостность и энергия. Мужичонку Люба представила своим неофициальным супругом Михаилом Петровичем – он приехал к ней в Биробиджан после ТВ-передачи, чтобы чем-нибудь помочь. Кажется, помог в самом главном.