Любава

Очнулась в следующий раз она от боли. Сильно болели руки и ноги, а кто-то, страшно бурча, с усилием растирал их. Закашлявшись, Любава сделала слабую попытку вырваться, и почувствовала, как жесткие, грубые пальцы трогают ее за щеки, тяжелая жесткая ладонь ложится на лоб… «Сейчас будет есть», — успела подумать девочка, проваливаясь в черноту.

Грудь болела, было очень холодно… Дышать невозможно. С трудом набрав в легкие воздух, девочка надрывно закашлялась.

— Идиотка, ее в больничку везти надо! Девка горит вся! А ежели помрет? — сквозь туман до сознания девочки донесся пьяный голос Хромого.

— Тебе надо, ты и вези, — едва ворочая языком, огрызалась Зоська. — Сдохнет — закопаю, невелика потеря. Наливай!

— И повезу… Ты нашто девчонку под дождем оставила, падла? Холодрыга на улице, еще и дождина льет… Смотри, гнида, — орал Хромой, — если с девкой что случится, я тебя вот этими руками удавлю! — раздался грохот упавшего на пол табурета и тут же звон разбитого стекла, а следом возмущения Зоськи, звонкий шлепок и скулеж.

— Девку не тронь! Вернусь, получишь ты свои деньги! Поняла? А пока на, упейся, тварь!

Тут же тяжелые шаги приблизились, и голос Хромого, обращаясь уже явно не к Зоське, добавил:

— Потерпи чутка, я быстро. Я скоро… Ты только потерпи, ладно? — и голос его при этих словах был странным, словно дрожал.

Хромой ушел, а Зоська пила. Пила и приговаривала:

— Удирать не будет, сволочь… Денежки гони, и вези куда хошь… — Зоська вдруг перешла на крик: — Делай ты с ней, что хочешь! Не моя проблема… Тварь… Какая же тварь… Ненавижу! — об дверь что-то ударилось и стеклянными осколками осыпалось на пол. — Ненавижу…

Любава слышала происходящее наплывами, постоянно проваливаясь в липкую темноту.

Сознание то появлялось, то пропадало. В какой-то миг в полубреду она услышала голос Илии, потом все качалось и она куда-то плыла… С трудом приоткрыв ставшие чугунными веки, девочка различила знакомый силуэт и услышала голос священника. Не в силах разобрать слова, она снова провалилась в забытье.

Снова очнувшись, Любава не поняла, где она находится. Все вокруг было белым, теплым и мягким. Закашлявшись, девочка почувствовала, что ее приподняли. Дышать стало легче, а затем ее губ что-то коснулось.

— Попей, Любавушка, — ласково произнес знакомый голос.

Сделав несколько глотков, девочка почувствовала, что опускается обратно. Повернув головку на ласково что-то тихо бормотавший голос, Любава приоткрыла глаза. Узнав Илию, попыталась улыбнуться.

— Хлебушка… — прошептала она и, полностью обессилев, снова уснула.

Илия приезжал каждый день. Ей становилось все лучше и лучше. Любаве совершенно не нравилось здесь. Да, здесь регулярно, в одно и то же время, давали вкусную еду, целых четыре раза в день, и много, и Илия приносил ей каждый день много еды, и даже всякие фрукты, многие из которых она никогда не видела. Разные тети, которые были там с другими детьми, или приходили, как и Илия, постоянно совали ей что-нибудь вкусненькое. Медсестры были все добрые и ласковые, и мужчины были другие, совсем не похожие на тех, что приходили к Зоське… Дети были странные. Они много кричали и часто плакали, но на них почему-то никто не орал, и даже не били их. Странно…

Любава с интересом наблюдала за детьми, за взрослыми… Когда кто-нибудь из мам читал своему ребенку книжку, она тихонько вставала возле кровати и тоже слушала. И ее не прогоняли, наоборот, звали подойти поближе. Но девочка не подходила, боялась.

Всегда, даже ночью, вокруг было очень много людей… И это сильно напрягало, нервировало и раздражало девочку. Ей хотелось покоя и… одиночества? Ей было очень неуютно в этом странном месте. Она хотела домой, на печку к Илии.

Наконец Илия забрал ее к себе домой. Любава, поверив, что она теперь будет жить с ним, расцвела. Она охотно училась и играла, смеясь вместе с ним над забавными героями сказок. Ей очень нравилось жить вот так, никуда не убегая и ни от кого не прячась. Единственное, чего она не понимала — почему Илия так настойчиво забирает у нее такую нужную вещь, как спички.

Со спичками девочка сроднилась, срослась. Без них она чувствовала себя совсем уж беззащитной. Ведь если придется убегать, как же она будет без них? Ведь спички — это огонь, костер, а на костре и еду можно приготовить, и погреться, и с ним не страшно ночью в тайге… Почему он все время забирает спички, оставляя ее беззащитной?

В один из дней, едва они, вкусно пообедав, устроились на полу собирать картинку из кусочков, Любава услышала, как к дому подъехали несколько машин. Захлопали дверцы, а вскоре раздался требовательный стук в дверь. Девочка вскинула испуганные глаза на Илию.

— Не бойся. Ты посиди пока, а я пойду посмотрю, кто там к нам приехал, — улыбнулся он, и, нажав ей на нос, вышел из комнаты.

Любава прислушалась. Она расслышала злые голоса чужого дядьки и какой-то женщины и тихий оправдывающийся голос Илии.

— Мы приехали за девочкой, — явственно услышала Любава.