Любавушка и семь богатырей (СИ)

Звали того Будимир, этот и вовсе казался зверем лютым, только Игнат и сдерживал его суть. Видать, степная кровь в нем здорово играла, на лицо темен был, скулы высокие, глаза чуть в раскос, наверно, полонянки сын, не наш парень, точно не русич. Возрастом был немного более тридцати годочков. В первый же день зыркнул на меня так, что я чуть не присела. Огонь в черных очах, а губы тонкие в нитку кусает, щурится. Ох, матушка, спаси…

А вот два брата – близнецы Степан и Семен мне сразу же подошли по нраву. Оба будто давно родные-знакомые, веселые балагуры. Легко со мной разговор повели, угостили медовыми пряничками, шутили и забавляли, даже пришлось Игнату цыкнуть на них, чтобы отстали. Даже чуточку жаль. Рыженькие, пригожие, ну, славные мужички, и по возрасту меня не намного старше, мне-то уж двадцать годочков минуло, а братьям Рыжикам, пожалуй, еще и тридцати не доставало.

Ну, и седьмым обитателем Терема был славный мой друг Ванюша. Совсем еще молодой и, видать, с бабами робкий. Ну, да ничего, наверстает, поди, дело нехитрое.

И так славно я здесь прижилась, чисто в сказке поселилась. Терем содержала в чистоте, помогала на стол собирать, правда, одежу стирать мне здесь не приходилась, в служках на грязной работе была одна бессловесная баба в годах, разумение имела малое, Степан сказывал, ее в лесу чуть волки не съели, видать нищенствовала-побиралась, с сумой по миру ходила. Вот и ей место нашлось, сыта и под крышей, всем довольная.

А мое-то житье и вовсе легкое оказалось, в одном только сыскался ущерб. Я же не каменная и не бесчувственная деревяшка, когда вокруг тебя трутся молодцы один другого краше, кровь с молоком, поневоле запридумываешь. Я и не слепа, видала, как взглядывали на меня порой, даже сам Игнат. Но слово сказано, зарок положен вести себя чинно, вот и приходится честь соблюдать.

Но, однако же, не велика оказалась моя сила, а соблазн грозен вышел, не по силушкам мне нести. Особливо, когда сразу четыре руки тебя обнимают и в два голоса шепчут ласковые слова.

Попалась я раз в сеннике под вечер, уж как оно дело вышло, не уразумею сама, видать подкараулили меня горячие парни. И чего на ночь глядя меня в сарай потянуло, ох, видать, чуяло сердце, где слаще пирог. Едва взошла, как подхватил меня Степан и повалил на сено, а Семен уже и подол задирает, я поначалу думала брыкаться, а потом чегой-то разнежилась и всему поддалась.

Уж слишком борзо целовали меня вдвоем, слишком были напористы. А потом раззадорили так, что и вскриков сдержать не смогла, так уж в охотку они меня отлюбили. А потом, как открыла глазоньки, вижу, у полуоткрытых дверей большую фигуру. Матушки мои – Игнат!

Кое-как сарафанчик поправила и едва не бухнулась на колени, прости глупую бабу. А Старшой усмехнулся в пышные усы и такое мне молвил слово:

— Ну, красавица, придется мне таперича судьбу вашу решать. Твою и вот этих охальников. А теперь ты при всех поведай - ежели молодцы силой брали тебя, придется мне им головы рубить за то, что нарушили мой приказ, а если сама угодить хотела, так будешь каждому из нас так вот служить, чтобы никого не обидеть. Мы все равны.

Ой, да что же делается такое! Не пропадать же из-за дурости моей двум славным богатырям, придется уж как-то мне приладиться и ко всем, такова, видать, моя бабья доля.

А Игнат стоит вроде на вид суров, а карие глаза смеются:

— Выбирай, милая, кому в эту ночь будешь постельку греть.

Я, может, и не большого ума баба, но кое-чего смекаю. Хочешь дружине нравиться, угоди сперва наперва воеводе.

— Так уж, дозвольте вас порадовать, Игнат Силыч, уж очень вы мне приятственны с самого первого дня.

— Добро!

Сразу видать, что ответ мой Старшому понравился. И чуть не под руку повел он меня в свои покои. Весть об очередности на мои телеса быстро терем облетела. Пока Степан с братом виновато поправляли порты, да чесали рыжие свои космы, прочие ребята вышли на крыльцо и теперь уж смотрели на меня с дюжим интересом. Я же шла за Игнатом тише воды ниже травы, как только ноженьки не заплетались.

Вот остались мы вдвоем в высокой комнатушке и напала на меня боязнь и стыд, давай я реветь, а Игнат меня на постелю усадил и сам снял с меня красные сапожки, свой же подарочек.

— Ну, будет, будет слезы то лить, было бы от чего. Как и обещано тебе, никто слова худого не скажет, никто не обидит, а что побалуешься с нами, так невелика печаль, а может, и сама тем довольна будешь.

— Ой, не хорошо так, Игнатушка, всех-то сразу любить, я же не какая-то шваль подзаборная, я – честная баба была допрежь. А вот плотью слаба оказалась, ох, пропаду ни за что!

Игнат призадумался на малое время, а потом об коленки мои дрожащие ласково потерся небритой щекой.

— Дак разве велик грех в плотской любви, ежели все по согласию и обоим в радость. Я ведь по совести тебе скажу, Любавушка, такой красавицы я никогда, кажись, ранее в руках-то не держал. А моя доля служивая, чай не мед, женой не обзаведешься, все разъезды да поля брани, сегодня строй держу, завтра в сырую землю лягу. Пожалей меня, да приголубь, тебе это зачтется, небось.