Любезный Король

На другой денъ, посл обда, Король въ присутствій всхъ знатныхъ сказалъ бдному д'Обинье, что Королевы на него жалуются, и что онъ приказываетъ ему немедленно оставитъ Дворъ. Д'Обинье изумился — минуты черезъ дв вышелъ изъ залы, будучи вн себя отъ досады — возвратился домой, веллъ людямъ своимъ готовиться къ отъзду и бросился на кресла… «Таковы Государи!» думалъ онъ въ своемъ огорченіи: «можноли вритъ любви ихъ? А Генрика еще хвалятъ 5 называютъ добродушнымъ, твердымъ!.. Онъ таковъ же, какъ и другіе!.. A я любилъ его!… Вчера онъ ласкалъ меня, a нын выгналъ, и еще въ присутствіи всего Двора!… И единственно для того, что дв женщины, которыхъ онъ не любитъ и презираетъ, хотятъ моей ссылки!.. Разв надобно для сохраненія его милости, хвалитъ Вароломеевское кровопролитіе и поведеніе недостойной Маргариты, которая длаетъ стыдъ и безчестіе супругу?… Не самъ ли Генрикъ изъявлялъ мн свое омерзніe къ жестокосердію злобной и властолюбивой тещи своей? не открывалъ ли мн за тайну, что хочетъ развестись съ Маргаритою?… A теперь врнйшимъ подданнымъ и другомъ своимъ жертвуетъ ненависти сихъ Королевъ, его извстныхъ непріятельницъ?.. Нтъ, онъ никогда не любилъ меня!.. A кто могъ бы вообразитъ, что подъ видомъ такого любезнаго добросердечія, такой благородной откровенности, гнздится лукавство и притворство?»

Въ сію минуту явился посланный отъ Короля, сказать удивленному д'Обинье, что Генрикъ желаетъ ночью съ нимъ видться. Онъ былъ въ душ своей такъ озлобленъ, что сіе странное повелніе казалось ему знакомъ новаго нещастія. Гордый д'Обинье вообразилъ, что Королб хочетъ лишитъ его свободы, но не сметъ на то отважиться днемъ. Ему пришло на мысль спастись бгствомъ; однакожъ, подумавъ, д'Обинье ршился исполнитъ Королевскую волю и внутренно хвалился такою смлостію. Въ восемь часовъ вооружился съ головы до ногъ; взялъ шпагу, кинжалъ и два пистолета; завернулся въ плащъ, вручилъ Небу судьбу свою и пошелъ. У Дворца ожидалъ его человкъ, который веллъ ему итти за собою, не говорилъ боле ни слова, и велъ д'Обинье по темнымъ, узкимъ коридорамъ. Сія таинственность увеличила его безпокойство; ужасныя мысли, пугая воображеніе, казались ему бдственнымъ предчувствіемъ. Скоро жалкому д'Обинье послышалось, что вооруженные люди идутъ къ нимъ на встрчу: онъ невольно затрепеталъ, остановился и выхватилъ пистолетъ… Вожатой, не примтивъ того, шелъ впередъ, и Герой нашъ остался одинъ въ коридор; минуты черезъ дв, не видя никого, съ нкоторымъ стыдомъ спряталъ пистолетъ, и долженъ былъ итти ощупью. Проводникъ возвратился къ нему съ факеломъ, и ввелъ его наконецъ въ комнаты. Генрикъ встртилъ его съ распростертыми объятіями и засмялся. Д'Обинье долженъ былъ стыдитъся своихъ подозрній, взглянувъ на веселое лицо Короля. «Не правда ли, другъ мой,» — сказалъ ему Генрикъ — «что тебя вели сюда какъ щастливаго любовника?…Ваше Величество! отвчалъ д'Обинье; я щастливе всхъ любовниковъ на свт, видя, что Государь не лишилъ меня своей милости. — „Ты конечно угадалъ истину, сказалъ добродушный Монархъ: вдовствующая Королева ненавидитъ тебя; надлежало исполнитъ ея требованіе или поссориться съ нею: чего не льзя мн теперь сдлать безъ великой опасности для всхъ друзей нашихъ. И такъ я далъ слово удалитъ тебя; она поврила, что могу жертвовать ей другомъ: не мудрено — Екатерина не знаетъ меня.“ — Ваше Величество! весь Дворъ считаетъ меня въ немилости. — „Нтъ, Морней, Биронъ, Лафорсъ и Крильйонъ не поврили тому; за что я искренно благодаренъ имъ; они отдали справедливость и мн и теб. Заслуги твои начертаны въ моемъ сердц: я знаю цну врности. Любезной другъ! мы всякой вечеръ будемъ видться; ты долженъ ночевать у меня, а днемъ скрываться. Это продолжится мсяцевъ шесть, посл чего снова явишься при Двор.“ — И такъ Ваше Величество уврены, что не начнете войны прежде шести мсяцевъ? Въ противномъ случа никакая ссылка не помшаетъ мн и въ день быть съ вами. Но чмъ же укоряетъ меня Королева? — „Великою нескромностію: ты искренно говорилъ объ ней.“ — Ей надлежало бы извинитъ меня. Люди, которые служатъ Вашему Величеству, привыкли говоритъ истину. — „Мн можно безъ досады слушать ее; но она весьма оскорбительна для Государей малодушныхъ. Д'Обинье! будь осторожне, оставь въ поко Королеву. Эпиграммы ничего не доказываютъ. Одна страница Исторіи, хладнокровно написанная, изобразитъ Екатерину лучше всхъ дкихъ сатиръ твоихъ.“

Д'Обинье, тронутый милостію Короля своего, могъ воспользоватъся его мудрымъ наставленіемъ и далъ слово отказаться отъ стиховъ — то есть, отъ сатиръ всегда колкихъ, но часто неосновательныхъ.