Люби себя, как я тебя

В дверь постучали. Папа бросился открывать и тут же вернулся с телеграммой в руке. Он размахивал ею и приговаривал: «Кто отгадает — от кого?» Мама подпрыгивала вокруг, перечисляя всех друзей и родственников, и, наконец, ей удалось завладеть голубой бумажкой. Кружась и хохоча, она развернула ее. Это было сообщение о смерти дедушки — папиного папы.

* * *

Только поняв, что ничего страшного не случилось, Лера стала читать текст по слогам.

Бородач теребил ее за руку, прося расписаться в получении. Лера поставила закорючку и снова попыталась вникнуть в смысл послания.

Ну конечно, Катька! Нормальный человек уложился бы в два-три слова. Как будто Лера не поняла бы, кто и куда прилетает! Транжирка! Ведь наверняка в кармане остался в лучшем случае рубль, чтобы доехать из аэропорта, присоседившись к кому-нибудь. А то и рубля нет. Но ее и за так довезут. До самого парадного. Да еще и вещи готовы на седьмой этаж тащить — только прикажите! Кто же посмеет оставить в беде эти фиалковые глаза! Это чудо, перемотанное шалями-кистями, с двухпудовым этюдником на одном плече, с огромной сумкой — размером с бочку — на другом; в кирзовых ботинках и неизменных джурабах до колен — память о «кавказском периоде». Да не каких-то там магазинных, а самых что ни на есть единственных и неповторимых. Это ей знаменитая мастерица вязала — за красивые глаза, разумеется, ну или за свой портрет.

Катька, чучело мое огородное!..

Лера скучала. Хотя и привыкла за восемь лет к ее постоянному отсутствию. Нет, не привыкла — смирилась. К одиночеству невозможно привыкнуть. Даже за сто лет.

А кроме Катьки у Леры никого не было роднее и ближе. Мама умерла вслед за папой, когда Катька училась в седьмом, и осталась Лера сестре за маму. Тридцатилетняя мама пятнадцатилетней дочки. Замуж она к тому времени еще не успела выйти, роясь в исторических архивах времен декабристов — мамино наследство, — а после уж и вовсе некогда было. Но она не жалеет: не встретился такой, с которым обо всем забыть можно, а другого и не надо. И Катька вон не спешит. В ее тридцать два иные уже не по разу сходят туда и обратно, а эта — дитя дитем: романтику ей подавай! Ей муж нужен — чтоб и отцом и матерью стал. Найди сейчас такого — каждый сам норовит сыночком пристроиться…

Ой! Чуть пробку не устроила! Не заметила, что красный уже загорелся. Стой теперь посреди двух ревущих лавин. У нее голова кружится, когда вокруг такое сумасшествие!

Ладно. Сегодня — пятница. Надо в обед вынырнуть в кафешку за углом — икры попросить, хоть на пару бутербродов для Катьки. Вот ведь замашки у паршивки! Говорит, с эмбрионального периода своего развития вкус помнит. Лера-то знает, как мама ложками ела красную икру, когда с Катькой ходила — ей брат, дядя Валентин, с севера трехлитровыми банками привозил: сам ловил, сам солил, — а как Катьку родила, смотреть больше не могла, даже на нераспечатанную заводскую банку…

Откуда она летит-то? Новогоднее поздравление пришло из Красноярска, теперь — март. Лера на ходу вынула телеграмму: Москва. Что она там делает? Долго ли? Ну да ладно гадать — прилетит, расскажет.

Восемь лет мотается. Весь Союз, как Питер, — до последнего уголка обшарила. Раз в полгода-год заглянет на пару недель — и понеслась опять куда глаза глядят да куда билеты будут…

Папа рассказывал: его дедушка — польский шляхтич — весь мир исколесил, не сиделось ему в своем имении среди дубрав да озер. Катька — в него…

Еще торт испечь надо. «Мамин» наполеон. Традиция — никуда не денешься, фамилия обязывает. Ну и возни с ним! На весь вечер, а то — и до ночи. А есть его можно будет только через сутки по маминым правилам. Но с Катькой этого не получается. Перед ней вообще никакие правила устоять не способны.

Что еще? Кофе есть немного — нежареные зерна, Катька сама его жарит, колдует с пришептываниями. Говорит, один турок в Крыму научил. И чтоб молоть — только на ручной мельнице! Да, кофе — это тоже из «крымского периода»…

Чем бы еще побаловать дитя? Сервелат так сразу не купишь. Попросить бы Клару Семеновну из соседнего отдела — у нее дочка в интуристовском ресторане работает.

Надолго Катька? А вдруг насовсем? Лера каждый раз ждала ее с этой надеждой…

Чуть не забыла! Перловка в доме есть? Надо купить на всякий случай. Это у нашей аристократки замашки такие: красная икра и перловка! Правда, эту кашу еще сварить уметь надо. А Леру папа научил. Даже гречка по сравнению с этой кашей — детский лепет, вроде манки.

Ну, кажется, все. Для начала хватит…

Ах да! Вот еще что. Возможно, самое главное. Говорить Катьке или нет?..

* * *

Виолончель чуть слышнее,

но по-прежнему в одиночестве.

На пурпурный сафьян

упала горсть гранатовых бусин:

глубинным светом переливаются звуки.

На днях Лера полюбопытствовала в гастрономе: за чем очередь? Давали кагор «Чу-Май». Их с Катькой любимый Рабингранат Кагор. Лера терпеть не могла очередей и поэтому расстроилась. Она развернулась и стала протискиваться к выходу. Вдруг кто-то остановил ее, взяв за локоть.

— 3-здравствуйте… Валерия Александровна.

Голос она узнала сразу.

— Здравствуйте, Гарри Анатольевич.