Люби себя, как я тебя

Выбравшись на свободный пятачок, они сверкнули друг другу очками в очки и улыбнулись. Не то чтобы обрадовавшись встрече, а просто — вежливо. Или чуть теплее, чем просто вежливо.

— Вы х-хотели?.. Я стою близко.

— Да. Если можно…

— Сколько?

— Одну… Если возможно — две.

— В-возможно. Подождите, я скоро.

Говорил Гарри, как рубил. Вероятно, за этой манерой он прятал свое легкое заикание.

Минут через десять он уже выходил из стеклянных дверей со своей неизменной потрепанной кожаной сумкой на плече, слегка разбухшей от содержимого.

— Я провожу.

— Спасибо. — Лера невольно перенимала ту же отрывистую манеру в разговоре с ним.

Глупо, конечно, что они с ним на «вы». Хотя как сказать. Катьки он младше… лет на пять, кажется. Стало быть, ее, Леры, аж на двадцать. Да уж! Вот такой сынок мог бы быть…

А выкают они друг другу после одного крутого разговора, года четыре назад.

— Что, простите? Гарри о чем-то спрашивал, Лера уловила только вопросительный знак.

— Екатерина Александровна, говорю, к-как?

— Последнее — с Новым годом. Телеграмма.

— У меня пос-свежее — с Восьмым марта.

— Тебя?.. вас с Восьмым?

— Н-неизменно-с. Ежегодно-с.

Это рассмешило Леру.

— Но почему… с Восьмым марта?

— Говорит, я ей вместо мамы.

Лера могла бы обидеться, если бы умела это делать, а тем более в отношении Катьки… И все же… Ее — почти мать — не поздравила.

У подъезда Гарри переложил в Лерину сумку три бутылки с красивыми красными этикетками, усыпанными кучей медалей. Последнюю он сопроводил словами:

— От меня Ек-катерине.

Лера заволновалась:

— Она что, приезжает? Т-т… вы что-нибудь знаете?

— Только одно — когда-нибудь п-приедет. Деньги — потом. П-позвольте откланяться.

Следовало бы пригласить его в дом. Он не пошел бы. Но хоть из приличия… А Лера стоит как изваяние. Он явно парализует ее волю. Может, и с Катькой у него так же?..

Звонить или не звонить? Нет, не буду.

А может быть, Катька и ему телеграмму дала? Тем более не звонить. Полный и безоговорочный нейтралитет! Слишком хорошо Лера помнит это его «Не в-вмешивались бы, м-мамаша!».

Тогда он был взбешен. Правда, сочетание двух понятий «взбешен» и «Гарри» столь же нелепо, как, например, «пылающий» и «лед». Но нужно знать Гарри Анатольевича…

И с тех пор — на «вы».

Лера не злопамятна. Совсем наоборот. Но тут не может. Если бы хоть он первый…

Да еще этот его гипноз. Честное слово — настоящий столбняк. У Леры только и хватает воли, что отвечать на его вопросы. Так же односложно, как он их задает.

Сколько она его помнит — лет шесть уже, — он всегда был такой. Только чуть петушистости поубавилось. Да прическу сменил: со стрижки под нуль — на длинный хвост, перетянутый резинкой. А его береты, длинные шарфы и свитера только цвет меняли. Хотя к его манерам больше подошел бы черный костюм на все пуговицы и белая рубашка с галстуком. Манекен. Робот. И глаза ледяные…

Ну вообще-то глаза у него красивые. Прозрачно-глубокие зеленые — «чистый изумруд» — в темных пушистых ресницах. Под такими же темными насупленными бровями. Только холодные ужасно. И смотрят всегда в себя. А ты в них — как в зеркало: только и видишь что свое отражение.

Правда, иногда Лере казалось, что стоит только протянуть к нему руку и коснуться его щеки, как этот вековой лед превратится в испепеляющую лавину… Дальше Лера не решалась фантазировать — это было чревато легким головокружением, а у нее вестибулярный аппарат слабоват… Пусть Катька сама экспериментирует.

Как они с Катькой ладят — это для Леры великая неразгаданная тайна. Как могут ладить необузданная стихия и каменная стена? Понятное дело — кто-то об кого-то разбивается. Или он с Катькой другой?..

Лера ничего не знала об их отношениях. И не спрашивала. Катьку ни о чем и спрашивать не надо — сама все в свое время выложит. Но вот о нем — никогда. Ни-че-го. Только кинет сумку на плечо после первого же звонка, глянет виновато — вот-вот слезы оборвутся с ресниц, помадой Лериной на зеркале телефон напишет и — пошла: «Ну Лерочек, ну прости…»

Через два-три дня появится на вечерок вместе с ним — на кашу перловую или пирог с грибами, и снова нет ее. Проходит две недели, три. В один прекрасный день заявляется Катька, размазывает по зеркалу номер телефона, долго плачет в прихожей взахлеб, сидя на тумбочке, свесив руки плетьми — так и не сказав ничего ни разу. Наутро собирает свои пожитки — и была такова. Остается после нее рулон исписанных холстов, связка этюдов на картонках, фанерках — на чем попало — да измазанное помадой зеркало. И еще ком в горле у Леры…

* * *

Лера с трудом открыла тяжелые двойные двери. Обе руки заняты пакетами. Не раздеваясь, она отнесла их в кухню. Потом заперла дверь и отряхнула с воротника и шапки сугробы пушистого снега.

Только бы погода не помешала — второй день снегопад непролазный. Красиво, конечно. А Катька как его любит! Только не завтра, пожалуйста!..

Сегодня Лере невероятно повезло — купила все, что хотела. Даже батон сервелата финского. Это в рыбной-то кафешке! И лимонов кило — да почти без очереди.