Люби сильнее

«Скучаю», «хочу» и «жду» – самое объемное, что Машка, кроме этого, успевает отправить. Однако «145» летает между нами гораздо чаще. Это своего рода сигнал SOS. Кроме любви вмещает в себе целую гамму эмоций. В том числе – «я устала, приходи», «ты мне пиздец как нужна, прямо сейчас», «держаться нету больше сил»… После «145», если это возможно, спешим друг друга найти. Если нет – срочно выкраивает время на звонок по видеосвязи.

Выхожу в коридор. Оттуда, через стеклянную, дверь во влажное тепло дворика, большую часть которого и занимает бассейн. Самое крутое преимущество работы на удаленке – шорты. Ну и непосредственная близость с семьей – это само собой. Ради этого пятый год подряд проводим не меньше двух месяцев на Филиппинах. Арендуем одну и ту же виллу. Маруся сразу после свадьбы научилась плавать с открытыми глазами под водой и… все. Больше не рвется. Правда, в этом году к морю мы в принципе редко выбираемся.

– Проголодался? – щурится и хохочет, как только подхожу к бассейну.

– Так спрашиваешь, будто я выхожу, только чтобы желудок набить.

– Ну-у… Чаще всего так и есть.

Нина Степановна, которая с рождения Макса мотается за нами, куда бы нас ни занесло, тоже начинает смеяться.

– Пойду, скажу, чтобы накрывали на стол, – говорит она, поднимаясь.

– Спасибо, – благодарим в один голос.

Еще год назад мы находились на этой вилле с Машкой вдвоем. И, невзирая на ее огромный живот, отлично проводили время. Беременной моя святоша оказалась попросту ненасытной. Да и сейчас, если Макс за день не умотает, выдает ночью нехило. Утром, конечно, для приличия объясняет все гормонами. Я только рад, однако, как обычно, люблю с нее поржать.

Дико нравится ее смущать. Но еще больше нравится, как она течет, стоит только прикоснуться, и потом этой смазки между нами столько, хоть во флаконы собирай.

Нельзя об этом думать сейчас, но иногда мысли все еще неподвластны мне. Член шорты как палатку натягивает.

Пару секунд ломаю голову, имею ли я право быть таким озабоченным?

Иногда очевидно, что могу. Мне через месяц двадцать шесть, я люблю свою жену. Если кто и заметит мой стояк, от ужаса не умрет.

Маруся тем временем ситуацию не облегчает. Приподнимается, передает мне Макса и выбирается из бассейна. Кутая сына в полотенце, прижимаю его к груди и смотрю на ее полуобнаженное мокрое тело.

К счастью, Макс все же отвлекает. Трогает крохотными пальчиками мое лицо и восторженно хохочет, а я, поймав в фокус его личико, за ним смеюсь. Это безусловная реакция.

Не думал, что способен кого-то, кроме Маруси, настолько сильно любить. Сын же эту безумную любовь располовинил и обе части преумножил. Мою и Машкину. Теперь при соединении создаем энергию, которая способна сорвать планету с орбиты.

– Что будем делать, когда ты прекратишь кормить? – спрашиваю жену в шутку.

Она заворачивается в полотенце и с дерзкой улыбкой отбивает мой юмор:

– В смысле? Ты не проживешь без грудного молока?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тут уже смеюсь во всю силу легких. Когда счастлив, все, что происходит, имеет повышенный градус и отзывается сильнее, чем это казалось прежде возможным.

– Это тоже, – киваю ей. – Но главное, я привык к твоему бунтующему либидо.

– Что? – охает Маруся в притворном оскорблении. – Ах ты… – слов все же не находит. – Слушай, Ярик, не говори подобного при сыне.

– Он узнает, что такое либидо, не раньше чем через двенадцать лет.

– Все равно. Яр-р-р…

Прихватывая свободной рукой за талию, подтягиваю жену к себе.

– Вот не рычи ты, святоша, – сам же в ухо ей хрипом выдаю. – Знаешь ведь, как действует.

– Ой-ой… Оставлю тебя сегодня голодным.

– Что это значит? Без ужина или без грудного молока?

Машка сжимает губы, борется сама с собой, но, в конце концов, начинает хохотать.

– Ты неисправим!

Ночью срывается дождь. Льет часов пять кряду, летом на Филиппинах – обычное дело. Марусе это очень нравится, она утверждает, что дождь, и гроза в особенности, ее успокаивают. Макса, похоже, тоже. Третий час сладко сопит в своей кроватке.

– Помнишь, ты вернулся с грозой? – спрашивает Маша, поворачиваясь и утыкаясь подбородком в мою грудь.

Поддевая мелкие волоски, невесомо скользит пальцами по разгоряченной коже. Это щекотно и чаще всего раздражающе, но я терплю. Бесполезно ей говорить, чтобы прекратила, маньячка.

– Это как? – не понимаю, к чему ведет.

– В ночь, когда ты вернулся домой, была гроза. Не помнишь?

– Честно говоря, не особо.

– А я помню.

– Наверное, я тогда был зациклен на чем-то более осязаемом, – проговариваю и ухмыляюсь. – Если бы не папа Тит, уволок бы тебя в дом.

– Да-да-да… Ты тогда даже заговорить со мной не пожелал!

– Будем сейчас вспоминать и спорить? Серьезно? – разомлевший после плотской любви, никак на подобное не настроен. – Я желал... Только не говорить. Что непонятного?

– Ш-ш-ш, – прижимает палец к моим губам и улыбается. Глазами сверкает. – Ты сейчас громче, чем гроза.

– Я всегда громче, чем гроза, – перекатываясь, вдавливаю Марусю в матрас. – Это тебе, чтобы покричать, заряд нужен, а у меня, ух, постоянно энергия гуляет.