Любя, гасите свет

– В общем-то, нормально, – пожал плечами Клим. – Хотя… Двоих у нас явно тянули на медаль. Их родители в комитете всем заправляли. В родительском. А еще мне в школьном спектакле не дали сыграть Чичикова! – выпалил он.

– А мне Снегурочку на Новогоднем балу, – уныло кивнула я. – Обидно.

– Ты ж темненькая! И стрижка короткая!

– А ты тощий! И актерских способностей – ноль!

– Да уж, врать, как ты, не умею!

Я испугалась, что Качалов бросит меня в Зубовске одну и примирительно сказала:

– В жизни полно несправедливости. Не будем заострять на этом внимание. Надо найти наследников Барановской и войти в ее квартиру. Потом подать заявление в полицию.

– Трупа нет, – пожал плечами Клим.

– А вдруг он в квартире?

– Вдруг. Тогда почему не пахнет?

– Я-то откуда знаю? Вентиляция хорошая. Человек не может исчезнуть бесследно, Клим.

– Странно все это. – Качалов тяжело вздохнул. – Ни фоток в Инете, ни какой-либо информации.

– Хвастаются обычно тем, чего на самом деле нет. Для повышения самооценки. Или когда не понимают ничтожность того, чем хвалятся. От недалекого ума. Еще звезды пиарятся, им положено. По работе кому-то надо торчать целыми днями в соцсетях. А Барановская последнее время не работала. Раз ее не хватились. Кстати, есть определенная категория людей, которым вообще запрещено иметь аккаунты в соцсетях. И вообще: зачем богатому состоявшемуся человеку себя рекламировать? Чтобы просители набежали? Или зависть на себя навлечь? Деньги не любят, когда о них говорят.

– Ты-то откуда это знаешь? – зыркнул на меня Качалов.

– Знаю. – Я тяжело вздохнула. – Я недавно выиграла в лотерею. У меня в Инстаграме теперь куча лайков. Даже под теми фотками, которых мне стыдно.

Мы помолчали. Перед нами был унылый серый дом. У среднего подъезда на лавочке сидела кошка. Серая, с черным пушистым хвостом. Было около полудня, и солнышко припекало. Пожилая женщина с бидоном в руке брела от торговых рядов к нам с Качаловым.

– Здравствуйте! – сказали мы хором.

Женщина вздрогнула и прищурилась.

– Мы – душеприказчики Виталины Барановой, – торжественно сказал Качалов. – Не подскажите, в какой квартире жила ее мать?

– Виткина, что ли? Так она ж давно померла!

– Но кто-то ведь живет в ее квартире?

– Так Барановы и живут. Племянники.

Мы с Климом переглянулись и воодушевились. Барановы в Зубовске есть! Уже хорошо!

– На второй этаж поднимайтесь. И – прямо. Они ремонт ни разу в жизни не делали. Дверь, как Славка, покойник, поставил, так она и стоит. Дерматин весь потрескался.

Кто такой Славка и что такое дерматин, мы с Качаловым гадать не стали. Рванули на второй этаж в надежде застать Барановых дома. Нам повезло. Дверь, обитую давно уже потрескавшимся чем-то бурым, открыла толстая женщина в коротеньком ситцевом халатике. Ноги, похожие на бетонные столбы, открывались во всей их сокрушительной красе, Качалов даже отшатнулся.

– Чего вам? – неприветливо спросила толстуха.

– Барановы здесь живут?

– Ну, здесь.

– Можно с вами поговорить?

– Я же сказала: мы запло́тим. Ну, нету сейчас денег!

– Машка, кто там?

– Из банка, за кредитом!

– Гони их на х…!

– А не х… было телик в кредит брать!

– Заткнись, дура!

За плечом у толстухи появился небритый мужик к грязной тельняшке.

– Мы по поводу вашей родственницы, – торопливо сказал Клим. – Виталины Барановской. Барановой, – тут же поправился он.

– Ну вот! Достукались! – взвизгнула толстуха. – Куда теперь денемся, Колька? – И заныла: – Граждане, у нас дети, старшенький в школе, а младший, вон, с соплями дома сидит. – Из-под локтя у толстухи вынырнули рыжие вихры. На нас с Качаловым с любопытством уставились ясные серые глаза. Мальчишка лет семи смахнул рукавом засаленной байковой рубахи сопли.

– Вспомнила, Витка, сука! – выругался мужик в тельняшке. – Что ж, попрете нас теперь отселева?

– Вы заняли эту квартиру незаконно? – сообразил Клим.

– Витке она все одно не нужна. У ней этих квартир…

– Мы за могилкой ухаживаем, – льстиво сказала толстуха. – Третий год на Пасху хожу к нашей тетечке Вале, царствие ей небесное. – Она притворно всхлипнула.

– Можно войти? – спросили мы.

– Проходите, чего уж, – мрачно сказал мужик. – Вон, смотрите на наши хоромы!

«Хоромы» и впрямь были… Гм-м-м… На что уж я бардачница, за это мне от мамы и достается регулярно. Но здесь был прямо-таки апофеоз бардака! В прихожей вперемешку валялась мужская, женская и детская обувь, начиная от валенок и заканчивая босоножками на грязной шпильке. Ком глины засох на ней, но так и не отвалился. Так они и лежали с лета, эти немытые босоножки сорокового размера. И тут же притулились стоптанные зимние сапоги в засохшей лужице от растаявшего снега. Пол был грязный, затоптанный и заплеванный, со стен клочьями свисали обои, потолок весь был в желтых разводах. Тускло светила единственная лампочка, остальные перегорели. Комнаты были маленькие, двери в обе распахнуты. Описать все то безобразие, что творилось за этими дверями, я не в силах. Зато в той комнате, что побольше, стояла новенькая плазма.

– Кто из вас прямой родственник Барановой? – рявкнул Клим.