Любимая

Не поверили даже те, что были злы на Сократа за его острый язык, они ожидали, что этот несносный болтун, корчащий из себя мудреца зловредный пустобрех будет сурово наказан - подвергнут огромному штрафу или даже изгнан наконец из Афин. Но черные бобы, брошенные присяжными в урну для голосования, будто сложили вдруг в черное слово "СМЕРТЬ"...

Даже когда, чуть погодя, многие поверили, что завтра Сократа уже не будет - не выйдет он, как всегда, босиком, в буром гиматии, накинутом поверх застиранного чуть ли не до дыр хитона, и ни в палестрах, ни в гимнасиях, ни на рынке, нигде не раздастся зычный его голос, не поучающий даже, а хитроумно вытягивающий из каждого, кто вступит в разговор, если не осознание истинного смысла обсуждаемых вещей, так горячее желание осознать, - даже когда охнул чуть ли не враз весь амфитеатр ареопага, даже когда отверг архонт, ссылаясь на букву закона, попытку состоятельных друзей Сократа - хвала и слава искреннему порыву Платона и Критона! - выкупить любой ценой жизнь чудаковатого мудреца, даже тогда не верил Сократ, что сегодня умрет.

Не верил, поскольку внутренний голос его - демон ли, гений ли? - шепнул ему: "Еще поживешь!"

Потому и не дрогнул он, а на традиционный вопрос архонта: "Принимаешь ли ты этот приговор," ответил спокойно:

- Сократ всегда принимал все, что ему выпадало.

Потому-то, произнося положенное по закону "последнее слово", называя судей своих убийцами, которых не обойдет грядущий суд, говорил он все-таки так, будто читал в театре Диониса, стоя на котурнах, блистательный монолог, от которого публика едва сдерживает рыдания, в то время как у актера под "маской страдания" самодовольная улыбка.

Сократ не верил в незамедлительную смерть. И не зря: еще не успел он завершить "последнее слово" свое - вбежал в гелиэю запыхавшийся гонец и прокричал архонту: "Только что отплыла триера на остров Делос с торжественным посольством к празднику Аполлона!..* Плохие знамения, которые задерживали отплытие, сменились хорошими, и жрец Аполлона увенчал корму отходящей триеры цветами!.."

И тогда архонт, воздев руки, изрек тоном оракула:

- Пока корабль не вернется в Афины, лишать жизни никого нельзя! Сократ умрет, когда вернется триера!

Целый месяц даровал Аполлон Сократу. Нет, вовсе не уязвлен был, видно, прекраснейший из богов вольнодумством старого философа, ведь не оставил без покровительства своего, как не оставлял и прежде!..

Остолбенев, глядели афиняне на пляшущего в гелизе Сократа - это была пляска Силена, и весь он, старый, кряжистый, потрясающе некрасивый, похож был на того демона плодородия из свиты Диониса. И многим, дальним даже, был слышен его смех, так похожий на плач...

- Попомни мое слово, писклявка, - говорил он почти прирученной им за месяц тюремной мышке, здесь же, в этой темнице, испьют скоро чашу цикуты все обвинители мои.** И подлый Мелет, стихотворство которого сродни поносу, и "вождь народа" Анит, который ободрал этот же народ, как прежним тиранам не снилось, и мнящий себя ритором боров Ликон, все лживое красноречие которого уступит моему случайному пуку! Все трое здесь скулить будут!

Сократ уже перешел на крик, но мышка и не думала пугаться, заостренную мордочку вскинув к нему, будто внимая с пониманием.

- Так ты, милейшая, отомсти им за меня! Укуси за нос или, еще лучше, за дряблый фаллос, когда они будут в слезах по полу кататься!..

И снова залился Сократ смехом, похожим на плач.

- А обо мне не горюй, - сказал тихо, оборвав смех, - мне в Элизиуме уже место готовится. Там, писклявка, весна вечная, все в цвету! Там я с Гомером буду вести беседы, с Гесиодом, Анакреонтом... Умные беседы, ибо туда, милейшая, дуракам вход заказан!.. И там я Ее встречу - Ее! где же Ей быть, как не там!.. Она мне скажет: "Я знаю, Сократ, что ты всю жизнь любил меня, знаю, что ты всегда был достоин моей любви"... Только и в загробном мире, скажет она, сердце мое отдано другому...

Дрогнул голос Сократа, вновь хрипловатым стал.

- Не поймешь ты меня, писклявка!.. Никто не поймет... Меня, может, одна Она понимала и понимать будет, только ни тут надежды не дала, ни там не даст!..

И вдруг в тишине темницы раздался плач Сократа, так похожий на смех.

4.

С таким же плачем-смехом и появился он на свет на четвертом году Семьдесят Седьмой Олимпиады, в славном месяце Фаргелион, который освящен рождением божественной двойни: утвердителя гармонии Аполлона и целомудренной защитницы страждущих Артемиды.

Отец Сократа, грузный ваятель Софрониск, чуть было не выронил новорожденного из рук. когда вместо младенческого плача услыхал заливистый смех. И мать, повитуха Фенарета, успевшая к тому времени принять не один десяток родов, сама рожавшая, никогда о таком чуде не слыхала, потому и встревожилась не на шутку: вдруг злой демон вселился в ее младшего сына!..