Любимая и потерянная

Зато эстампы Матисса — это нити паутины, которою он ловко оплетет ее. Каждый день он будет понемногу менять комнату, в которой живет Пегги. И по мере того как меняется комната, будут меняться ее мысли, интересы.

Он купил за двадцать шесть долларов четыре эстампа Матисса — непозволительная трата! — а позже встретился с Фоли, чтобы выпить перед обедом в клубе «М. и А. А.» на Пил-стрит. К их компании присоединился словоохотливый моряк, капитан третьего ранга Стивенс, настоящий морской волк. Как выяснилось, вся Канада предала капитана Стивенса. Подвыпив, он рассказал, как во время войны потерял шестнадцать конвойных судов. Политиканы его предали. Еврей-закройщик предал. Мастер-рубашечник продал ни за грош. Капитан продемонстрировал свою рубаху. Макэлпин рвался поскорей уйти, он спешил на Крессент. Но вот он наконец вышел из клуба и, держа под мышкой большой конверт с эстампами, молодцеватым военным шагом направился вниз по Пил-стрит. Он по-прежнему был в черной шляпе мистера Карвера. Стемнело, ветер стих, горели фонари. Температура резко поднялась — было около нуля. По сообщению синоптика, похолодание приближалось к концу, но со стороны гор надвигались снежные тучи.

У входа в винную лавку, мимо которой должен был пройти Макэлпин, стояли две негритянки. Одна из них внимательно смотрела на Макэлпина и, когда он поравнялся с ней, шагнула к нему и тронула за руку.

— Простите, мистер, — сказала она.

— Вы меня? — удивился Макэлпин.

— Я видела вас на Сент-Антуан, — отрывисто пояснила женщина. На ней была ондатровая шуба и золотистый ток. Тяжеловесная, обрюзгшая, она выглядела старше своих лет и давно утратила былую привлекательность. И хотя прикосновение ее руки было робким и боязливым, на лице женщины, освещенном светом уличного фонаря, Макэлпин прочел твердую, угрюмую решимость.

— Я жена трубача, — сказала негритянка.

— Ах вот что! Понятно, — как-то слишком уж почтительно воскликнул он. Он был шокирован. Он оглянулся на людей, стоявших около гостиницы через дорогу, боясь, что те заметили, как его остановила эта женщина, и сейчас смотрят на него. Струйка холода пробежала у него по спине. Встреча с Вольгастом в комнате Пегги грозила ему нежелательной пока что для него оглаской. А теперь его останавливают уже на улице. Эта негритянка уверена, что имеет на это право.

— Так что вы хотели? — спросил он.

— Я насчет этой блондиночки, мистер, — сказала она. — Вы уж меня простите. Я знаю, вы встречаетесь.

— О, вы имеете в виду мисс Сандерсон, — произнес он с рассеянным видом.

— Это ваша девушка, мистер, поэтому я с вами говорю.

— Вы ошибаетесь, — возразил он.

— Мне так сказали, мистер. Вот я и думаю, что вы меня поймете. — Его неловкая попытка увильнуть от разговора неожиданно вывела ее из себя. — Да слушайте же! — крикнула она. — У вас что, гордости нет, мистер? Не можете вы, что ли, заставить свою бабу не лезть к моему мужику? Вам-то это просто. Не то, что мне. Но просто или не просто — я от своего не отступлюсь. Только вы могли бы все устроить без шума и хоть что-нибудь… хоть что-нибудь оставить мне. Во мне все так и кипит, да вот пока что не решаюсь. Мне хочется дать волю злости, все разнести к чертям, да не могу. Вот разве напьюсь, а там уж, сами знаете, и море по колено, — мрачно закончила она.

Ему стало страшно при мысли, что он и девушка, которую он любит, играют такую роль в совершенно чуждой ему жизни этой чернокожей женщины с одутловатым, угрюмым лицом.

— Ну конечно, конечно, — пробормотал он некстати.

Но звук собственного голоса его успокоил. Перед ним была стареющая женщина, несчастная, встревоженная; и ему захотелось ее утешить.

— Вы, право же, преувеличиваете, — сказал он, тронув ее за руку. — Успокойтесь. Ваш муж нисколько не интересует мисс Сандерсон. У них самые безобидные приятельские отношения. Все это скоро кончится. Я это знаю наверняка. Скоро вы даже встречать ее не будете. Не тревожьтесь, миссис Уилсон.

Подняв шляпу, он церемонно поклонился и сбежал от нависшего над ним чужого горя. Ему хотелось оглянуться, но он знал, что эта женщина, не поверившая ни одному его слову, смотрит ему вслед. С каждым шагом в нем все больше разгоралось возмущение против Пегги. Она сама напрашивается на все эти неприятности. Мысленно ругая ее на чем свет стоит, он наконец добрался до ее комнаты.

Пегги, в черной юбочке, в белой блузке, сидела перед зеркальцем, вставленным в бюро, и, закинув ногу на ногу и слегка ею покачивая, подпиливала ногти.

— О, привет, Джим, — сказала она.