Любимая и потерянная

— Ага… изнасиловали и убили, — зашептал меньший мальчик. — Говорят, так прямо голую и бросили. Ух ты! Как ее фамилия-то… Салмонсон?

— Не, вроде Сандермен!

— Ага… Она на фабрике работала.

Мальчишки моргали глазами: яркий свет солнца бил в их запрокинутые испуганные лица. Толстая женщина в зеленом пальто, выслушав то, что они рассказали, повернулась к Макэлпину в надежде, что и он кое-что добавит. Макэлпина так качнуло, что он чуть на нее не свалился. Его трясло, руки и ноги совершенно обессилели. Ему казалось, что он выбирается из толпы, а на самом деле он лишь медленно переминался с ноги на ногу, и не было у него ни слов, ни мыслей, только дрожь колотила его, и он не мог ее унять, и все глядели на него.

— Извини, — сказал он, протянув руку и мягко отстраняя мальчика с пути. С трудом передвигая ноги, он побрел по улице.

Приближаясь к перекрестку, он ощутил, как все, что попадает в его поле зрения, причиняет ему боль: магазин на углу, проехавший мимо трамвай, тающий снег, гудение автомобилей и даже ширина улицы Сент-Катрин. Боль была острой, почти физической — он чувствовал, как что-то ноет в его теле.

— О боже, — простонал он. — Пегги… боже мой… нет, нет!

Ему почему-то казалось, что все дело только в том, что он немного опоздал; приди он чуть пораньше, и он застал бы ее.

Да и сам перекресток… в нем тоже есть что-то неприятное. Макэлпин озирался, лихорадочно дрожа и вспомнил: он стоит здесь на углу и сквозь кашу снежинок следит за торопливо ускользающим прохожим, а тот, добравшись до угла, скрывается среди выбеленных снегом, призрачных фигур, которые, как духи зла, скитаются по улицам. А вот и Пегги вышла из дому и тоже растворилась в этом холодном, блеклом мире, за снежной пеленой. Охваченный звериным ужасом, он прошептал: «Они сцапали ее. Сцапали». И задрожал всем телом.

Он поспешил прочь и, сам не замечая как, добрался до гостиницы «Ла Саль», где собирался этим утром позавтракать вместе с Пегги. Он выпил виски, немного расплескав его из-за дрожи в руках, потом взял еще одну порцию и все повторял шепотом: «Ну почему я не остался с ней? Почему не остался?..»

Вскоре до его сознания дошло, что именно здесь и именно в это время он должен был бы сидеть с Пегги, но ей уж никогда тут не сидеть; и он вскочил, швырнул на стол деньги и убежал. Перейдя через улицу, он вошел в подвальчик на углу. Бармен, молодой, светловолосый парень, нет-нет, да и поглядывал на странного клиента. Закрыв глаза, клиент сидел на табурете, и каждый раз, когда подносил рюмку ко рту, он откидывался всем телом назад, запрокидывая голову и выпячивая подбородок.

— Подать вам еще одну? — спросил наконец озадаченный бармен.

Макэлпин поднял веки, и такая тоска была в его глазах, что бармен остолбенел. «Чего он на меня так смотрит?», — подумал Макэлпин. Он испугался, как бы бармен не спросил его: «Почему вы не остались с ней вчера вечером?»

Блуждая ощупью в потемках своего сознания, он попытался настигнуть ее; он шарил в потемках, творя косноязычную молитву.

«О господи, — молил он, — я этого не приму!» Душа его рвалась вслед за ней в царство мертвых, он хотел настигнуть Пегги, взять за руку и смело крикнуть ее ангелу-хранителю: «Где же ты был? Как мог такое допустить?.. Мы расстались с любовью. Ты знаешь — я ушел из-за того, что уважал ее, хотел, чтобы все было по-хорошему. И допустить, чтобы стремление к добру стало причиной ее смерти?.. Где же ты был? Где же ты был?»

Пока он мог возмущаться, ему удавалось спрятаться от одиночества. Но тут бармен, заметив, что он с каждой рюмкой все сильнее и сильнее запрокидывает голову, спросил в упор;

— У вас что-то случилось, приятель?

— А?

— Вам вроде бы не по себе?

— Ничего со мной не случилось, — сказал Макэлпин.

Его угнетал обвиняющий взгляд бармена, и он расплатился и вышел, но взгляд бармена преследовал и на улице. Он побрел куда глаза глядят, но каждый раз оказывался на какой-нибудь улице или перекрестке, где он когда-то бывал вместе с Пегги, и от этого ему стало так невыносимо больно, что захотелось бежать с этих улиц бегом. Он вернулся в «Ритц» и долго сидел у окна в каком-то отупении. Зазвонил телефон, он снял трубку, но, услышав чей-то голос, ни слова не понял и положил ее. Немного погодя телефон зазвонил снова.

— Что это с тобой Джим? — обиженно сказал Фоли. — Я звоню, а ты трубку бросаешь. Держи себя в руках. Я уже видел газеты: первые полосы так и пестрят. Теперь послушай-ка…

Фоли сказал, что для Макэлпина очень важно не оказаться замешанным в эту историю и сделать так, чтобы, пока ведется следствие, его имя не попало в газеты. Для этого нужно уклоняться от встреч с репортерами и просто любопытными, то есть прежде всего покинуть гостиницу. Макэлпину пришлось дать слово, что он тотчас же переедет из гостиницы в квартиру Фоли на Юнивер-сити авеню и будет там ждать. Швейцар его впустит, добавил Фоли.

Машинально, двигаясь словно во сне, Макэлпин уложил свой чемодан. Забыв предупредить портье, он сразу спустился в вестибюль с чемоданом.

— Вы нас покидаете, мистер Макэлпин? — изумился обворожительно-любезный портье.