Любимая песня космополита

И поэтому шел дальше по узенькой улочке, обе стороны которой были уставлены низенькими одноэтажными домиками. И окна в этих домах были целы, и следов от пуль на стенах не было видно. И хозяев у этих домов, наверно, не было. А куда они делись? Или куда их дели, перед тем, как превратить этот город в курорт для отдыхающих героев? Кто знает?!

Солнце уже поднялось достаточно высоко, а я думал о том, что уже много лет не слышал детских голосов.

Со стороны моря привычные слуху доносились крики чаек.

А я, стараясь не слышать их, пытался представить себе голоса моих собственных детей. Которых не было.

Нет, не получалось.

А если уж даже вообразить трудно эти голоса, то стоит ли надеяться, что в этой жизни меня кто-то маленький назовет «папой»?!

И опять замельтешили, забегали в моей голове беспокойные мысли. И, повинуясь их импульсам, я опасливо огляделся по сторонам, но никого не увидел. А ноги, словно были сами по себе, вдруг свернули за угол, на другую улицу, и в конце этой короткой улицы я увидел начало той самой «неаккуратной аллеи». Ноги помнили эту аллею, они знали, что мне эта аллея нравится.

Расстояние между последними домиками города и моей спиной увеличивалось с каждым шагом. И дышалось мне легче среди кипарисов и магнолий, а беспокойные мысли таяли, но вместо них ничего не возникало, а оставалась какая-то пустота. И нельзя было назвать эту пустоту гнетущей, но и радости она не приносила. Может быть потому, что для радостных мыслей просто не было причин. А то, что я остался жив?! Неужели это не причина? Неужели это не счастье?! Странно, я даже понять не мог, почему меня самого не радует то, что я остался жив. Ведь я страшно люблю жизнь и умирать, пусть даже за самые светлые идеалы, никогда бы не согласился.

Мои ноги остановились вдруг перед узеньким проходом между двумя магнолиями, перед началом тропинки, ведущей к вилле генерала Казмо.

Не раздумывая, я ступил на эту тропу и повела она меня по краю обрыва, с которого, полное глубокой синевы, виднелось море, спокойное и словно очищенное от волн. На его отутюженной глади белели треугольные паруса двух яхточек, застывших у маленького причала островка, на котором игрушечным замком стояла вилла генерала. И черный мостик, соединявший берег с островком, тоже казался игрушечным. И столик на террасе.

Опускаясь по вырезанным в камне ступенькам, я не сводил глаз с этого сказочного островка. Трудно было поверить, что в нем кто-то живет.

Но вот я подошел к черному мостику и вся сказочность исчезла, оставив меня в тревожном состоянии. Я не знал, что меня ждет здесь.

Но я все-таки пошел через мостик.

Парадные двери легко открылись. Внутри было прохладно и тихо.

Лестница из красного дерева звала меня подняться наверх.

Хрустнули ступеньки под моими ногами.

Остановившись на втором этаже, я услышал звяканье посуды.

Оно доносилось из-за узковатой украшенной лаком двери.

Я прислушался, надеясь услышать чей-нибудь голос, но там завтракали молча.

Сделав глубокий вдох и собрав все свое мужество, я постучал в дверь и открыл ее.

На меня сразу уставились две пары глаз.

Это была кухня. На стенах висели начищенные до блеска бронзовые сковородки – они висели «по росту», от малюсенькой – для яичницы из одного яйца, до огромной, сантиметров восемьдесят в диаметре. Дальше висели ножи. Тоже «по росту». Полки с посудой, блюда, соусницы, супницы, дуршлаги… И среди этого кухонного развала, за маленьким квадратным столиком на табуретках сидели Айвен и генерал. Оба были в трусах. Оба ели яичницу и запивали ее молоком. И лица у обоих были опухшие. То ли от бессонной ночи, то ли от вина.

– О! – первым заговорил Айвен. – А мы думали: куда ты пропал!

Я молча смотрел ему в глаза. Не верилось, что он действительно обо мне думал.

– Да, – кивнул генерал. – Мы думали, ты сбежал…

– А почему вы думали, что я сбежал?!

– Среди убитых тебя не было, значит, ты был среди живых… – произнес Айвен.

И все-таки его интонация была странной. Он словно оправдывался.

– А когда вы видели убитых? – поинтересовался я, несколько озадаченный последними словами Айвена.

– Часа два назад… – медленно ответил он. – Мы только вернулись, приняли душ и сели поесть. Со вчерашнего дня не ели…

– А кого вы видели?

– Всех, – устало выдохнул генерал. – Всех, кроме тебя и Тиберия.

Я замолчал. Генерал, подумав, что мои вопросы окончились, снова принялся за яичницу.

– Может, ты есть хочешь? – спросил Айвен, отпив молока из глиняной кружки.

– Нет. Спасибо.

– Как хочешь, – небрежно бросил мой бывший сосед по номеру.

– Лучше поешь! – посоветовал генерал, прожевывая яичницу.

Я еще раз вежливо отказался.

Ножи и вилки звякали о фарфор. Глиняные кружки тяжело опускались на дерево стола.

А меня беспокоило мое неведение. И, нарушая «благородные» столовые звуки, я спросил:

– А что будет дальше?

Генерал посмотрел на меня удивленно.

– Все будет хорошо, – сказал он. – Да, инспектор? – и он обернулся к Айвену.

– Какой инспектор?! – я тоже уставился на Айвена, ожидая объяснений.

– С сегодняшнего дня, – заговорил генерал. – Айвен – инспектор по правилам поведения в городе.