Любимая президента

Петр давал ей время отсидеться. Ему сейчас было не до нее. Он думал о Марине. Он сходил с ума. По-настоящему впервые сходил с ума. Ему казалось, что она не разродится, казалось, что ребенок с таким весом ее убьет, казалось, что оборудование недостаточно хорошее, а врач - криворукая обезьяна в очках и не помогает его девочке, пока она так отчаянно кричит.

Нет, он не мог прийти к ней, не мог даже увидеть ее вблизи. Он сидел в уединенной комнате перед экранами и смотрел трансляцию из ее родильной палаты. И когда слышал, как она кричит, видел, как выгибается на постели, затыкал уши руками и мычал, бил по столу кулаками.

- Я удушу тебя, Артур Евгеньевич, если ты ничего не сделаешь сейчас же!!!!

Ревел в телефон и давил его так, что трещал экран.

- Мы проведем кесарево. Ребенок перевернулся. Мы могли бы попробовать развернуть его обратно…

- Риски?

- Всегда есть риски при перевороте!

- Значит, выбирайте варианты без рисков! И… боже! Почему она так кричит!

Петр в очередной раз стиснул челюсти и сжал кулаки, когда Марина застонала.

- Все женщины кричат…

- Я хочу, чтобы это прекратилось! Делайте все, что нужно! Головой отвечаете за нее! Хоть что-то пойдет не так, и кесарево сделают тебе! Сам выберешь, что из тебя вырежут!

- Варварская страна!

- И ты не хочешь узнать насколько, доктор!

- Все пройдет в лучшем виде.

И снова бесконечные шаги по кабинету, бесконечно выпитая вода, умытое сто раз лицо и взгляд на свое отражение в зеркале… на свои обезумевшие глаза, на скривленный рот и вздыбленные волосы. Ему страшно… Ему впервые до чертей страшно, и он не знает, что с ним будет, если она…

Он был близок к помешательству, когда дверь в комнату приоткрылась, и вошел врач вместе с акушеркой. В ее руках маленький пищащий сверток.

- Поздравляем, это очаровательный мальчик. Весом пять сто. Богатырь!

Дернулся всем телом и тут же крикнул.

- А она? Что с ней?!

- Все хорошо. В реанимации приходит в себя после наркоза. Она молодая и сильная.

- Возьмёте?

Акушерка протянула ему малыша.

- Можете раздеться по пояс и прижать его к своему телу, так он почувствует себя в безопасности, узнает ваш запах, познакомится с миром…

И…. неожиданно сам для себя Петр быстро скинул пиджак, рубашку и дрожащими руками взял протянутого ему голенького крошку в маленькой шапочке и ручками со сжатыми кулачками. Прижал к себе и вдруг весь затрясся от этого невыносимого и запредельного. От чего-то мощного и неконтролируемого. От адской любви к своему сыну. Стало больно смотреть, и он крепко зажмурился, притрагиваясь губами к гладкому лобику.

Мой сын!

Это было первое, что я закричала, когда пришла в себя от наркоза. У меня вдруг внутри возник дикий ужас, что его куда-то забрали. Я вскочила на постели, сжимаясь от боли внизу живота и страшной слабости, но ко мне тут же зашла медсестра. И… она принесла мне моего сыночка. И все потеряло смысл, значение и свои ценности. Все, кроме этого маленького комочка, завернутого в голубое шикарное одеяльце. Я не помнила, чтобы покупала такое… Наверное, тетя Лара передала. Этот цвет… он настолько яркий и живой, настолько напоминающий мне океан под голубым небом. Болезненно-синий. Для меня теперь это цвет боли… Его цвет.

Малыша положили рядом со мной, и теперь я его восторженно рассматривала. Изучала свое солнышко. Когда смотрела на него, все мысли о боли отходили на второй план. Одно дело, когда ребенок внутри живота, когда ты его только рисуешь в своих мыслях. И совсем другое, когда он лежит перед тобой. Настоящий, живой, мягкий и пахнущий самым запредельным счастьем вселенной.

Он не спит. Его синие (да! именно синие!) глаза открыты, он сосредоточенно шевелит губками и носиком и даже, кажется, меня рассматривает, хмурит лобик, гримасничает…А еще… еще он до неприличия, до дикого и адского безобразия похож на своего отца. Настолько похож, что страшно становится, и все сжимается внутри от взгляда на крошечное личико-копию.

Я наклонилась, чтобы прижаться к нему лицом, вдохнуть запах и… и замерла. Как будто парализовало всю. Мне показалось, что от малыша пахнет Айсбергом. Не его парфюмом, не сигаретами, а именно мускусно-терпким запахом его кожи, его волос и рук. Как будто… как будто он очень долго держал ребенка. Как будто малыш весь пропитан им.

Я судорожно оглянулась по сторонам, снова принюхалась к ребенку.

И мне ужасно захотелось его спрятать. Какое-то паническое чувство. Как будто его отец может узнать, увидеть и отобрать у меня мое счастье. И нет ничего сильнее и ядовитее этого инстинкта.

Нет! Мне просто показалось! Это игра воображения, гормонов.

А потом…. потом приходит осознание, что я могу не бояться. Его отец не знает о его рождении и знать не желает. Последнее, что он может сделать - это захотеть забрать своего сына. Сына, которого он мечтал выдрать из моего живота.

Я бы многое ему могла простить. Очень многое. Я бы тогда… я бы и вернуться к нему могла, особенно когда льнул ко мне, когда давил руками жадными и просил. Потому что любовь у меня к нему звериная, страшная. Я осознаю, что она есть, всю ее черную суть…