— Ты, блохастая помесь кролика с болонкой, все еще корчишь из себя сыщика? — вопрошал он. — Вот на твоих глазах совершилось преступление, и что ты делаешь? Да ничего! А все потому, что ты необразованный полкашка. Ты даже не знаешь, что такое страховка. — И тут он мне это объяснил, и я, как ни странно, почти все понял. Может, потому, что он мне все это показал образами, а не словами.
— Вот сейчас у тебя шанс найти украденное и вывести на чистую воду воров, — продолжал Мурзавецкий, — а ты только и знаешь, что ходить по чужим коврам и приставать к чужим хозяйкам со всякими нежностями! Я бы на твоем месте этим шансом воспользовался!
Меня это его выступление заинтересовало, хоть и обидно выслушивать о себе всякие пакости. Впрочем, на дураков не обижаются. Но кот был, увы, совсем не дурак, а потому я, преодолев оскорбленное самолюбие, спросил его:
— А как бы вы, уважаемый, поступили бы на моем месте?
— На твоем месте я бы положился на свою интуицию! Но разве она у тебя есть?
— Есть, есть, — обрадовался я.
— И так что она тебе говорит?
— Что и сама Гала, и ее семейство подозрительно пахнут и подозрительно себя ведут.
— Да это ты разговоров своей хозяйки наслушался!
— И вовсе нет! Может, это она полагается на мою интуицию!
Как ни странно, Мурзавецкий тут со мной согласился, потому что об интуитивной чувствительности людей он был еще более низкого мнения, чем о «сверхчувственном восприятии» собак. Надо же, мне удалось повторить за ним эти умные слова! Это кошки, сказал Мурзавецкий, живут в нескольких параллельных мирах и могут мысленно разговаривать с кем угодно, даже с ушедшими из «земной юдоли». Поэтому кошки прозревают много такого, о чем ни люди, ни собаки даже не догадываются. И даже могут предугадывать будущее.
— Ну, например? — не выдержал я.
— Двумя украденными картинами дело не ограничится, — заявил норвег и, спрыгнув с кресла, забрался на диван. Он свернулся клубочком — вернее, гигантским шаром — между нашими хозяйками, давая таким образом понять, что разговор окончен. Я подумал-подумал и решил послушать, о чем говорят женщины. Ведь если Мурз прав, то я еще смогу проявить себя как сыщик!
А хозяйки говорили как раз о краже.
— Никак не могу понять, — говорила Мама, — зачем надо было красть эти две картины? И почему только две, хотя вор мог вынести за один прием гораздо больше? Я, конечно, очень уважаю Марианну (так зовут Художницу по-человечьи), но все-таки она не Рембрандт или Леонардо, чей один-единственный набросок стоит миллионы, — тут она протянула руку и взяла с журнального столика книгу. — Ага, это «Преступления в океане искусства»! Эту же книжку, читаную-перечитаную и с оборванной обложкой, я заметила в кухне у нашей галеристки — она лежала на подоконнике!
— Интересно, зачем она ей? — размышляла Писательница. — То ли она намерена сыграть роль частного детектива и искать пропавшие картины, то ли сама планировала преступление и использовала книгу как руководство… Возможно и то, и другое. Она же не совсем дура, понимает, что все стрелки указывают если не на нее, то на ее родных, и наверняка захочет каким-нибудь способом обелить свою репутацию…
Тут моя Мама хмыкнула:
— О чем вы говорите? Какая репутация! Она уже проявила себя во всей красе. Недаром Марианна говорит, что честных галеристов не бывает. Может, это она так со злости выражается, но очень похоже на правду.
И тут они стали говорить о том, какие преступления можно совершать с картинами. Я навострил уши. Не могу сказать, что это было очень интересно, по большей части это было совсем не о собаках и даже не о кошках. Но меня задело за живое, что Мурзавецкий обо мне такого низкого мнения, и захотелось доказать ему, что собаки на эволюционной лестнице стоят выше кошек, как говорит Птичка. И вообще мы умнее, и я в частности. И к тому же я действительно хотел найти украденное и тех, кто украл! Я, конечно, в герои не рвусь, но неплохо бы выглядеть выдающейся личностью в глазах соседей. Ну и Мамы с Папой, разумеется. К тому же Художница мне очень нравится, и если я найду для нее картины, она мне скажет много ласковых слов и наверняка угостит курочкой с вилки.