Любимая улица

— Товарищ капитан, приказом по воздушной армии вы назначены штурманом эскадрильи. На вас ложатся большие обязанности по воспитанию молодых кадров вверенного мне полка. Я согласился на ваше выдвижение по предложению ушедших в запас штурмана полка и штурмана эскадрильи, и я надеюсь, что вы поймете всю свою ответственность…

Он долго говорил в этом роде. Да, это был не Валентик… Тоже герой, тоже молодой и уже заслуженный летчик. Но до чего же сухой. Все его недолюбливали, не только Леша. Леша набрал воздуху в легкие и спросил:

— А как же академия? Товарищ полковник?

— Товарищ капитан, вам сейчас надо думать не об академии, а о своей эскадрилье.

— Так точно, товарищ полковник, буду думать о своей эскадрилье. Но как же все-таки с академией? Я второй рапорт посылаю.

— В связи с вашим новым назначением рапорт возвращается.

— Но как же все-таки…

— Я и сам академии не кончал. Командование считает, что мы с вами здесь более необходимы.

— А как же все-таки с академией, товарищ полковник?

— Можете быть свободны, — ответил полковник. Вот и весь разговор. Но если по совести — командир

Прав. Кому же, как не Леше, стать штурманом эскадрильи? Он здоровый парень, а если посмотреть вокруг… У кого язва, у кого туберкулез. Кто прежде думал о своих болезнях? Да никто. А сейчас…

Сейчас в полку работает врачебная комиссия. Конечно, и в войну случались врачебные осмотры. Они проходили так:

— Разденьтесь. Ну как, друг, самочувствие?

— Нормально.

— Ну давай, давай.

Тебя похлопывали по плечу:

— Вы свободны.

Теперь другое дело. Врачи смотрят в оба: "Как вы себя чувствуете? Не потеете ли после футбола?" А кто в игре не потеет? Оказалось, что на свете существуют окулисты, ларингологи и даже невропатологи — и эти особенно резали. Рентген обнаруживал застарелые переломы, каверны, язвы. И пошла старая гвардия в запас и в отставку — один, другой, третий…

А Леша здоров. В своей истории болезни в графе "основное заболевание" он прочитал: "здоров". И в графе: "сопутствующее заболевание" тоже стояло "здоров". Здоров — значит, работай.

И работать становилось все интересней. Новую материальную часть так просто не освоишь. Поговаривают о радиолокационных прицелах, автоматических радиокомпасах, даже о каких-то автонавигаторах. И Леше надо много заниматься, чтоб толково учить молодых штурманов. Но чем интереснее работать, тем больше хочешь учиться.

Прошел еще год. Леша опять послал рапорт и опять получил отказ. Ну ладно. Все равно буду заниматься. Для себя. В академию без аттестата зрелости поступить не удастся. На курсы при академии, видно, уж не попасть. А тут как раз при Доме офицеров организовали десятый класс. Жена Марка преподает русский язык, физику читает метеоролог Толя Ильичев, математику — инженер Шапиро. Какие уж там получит Леша знания — неизвестно. Но справка будет.

И он снова сел за книги. Не только за учебники. Сначала книги помогли одолевать тоску, а потом уже он просто не мог без них.

Он стал совсем свободно читать и говорить по-немецки. Гессе — старик музыкант, который давал Леше немецкие книги, — был не очень словоохотлив, но однажды к нему на лето приехал племянник, мальчишка лет одиннадцати. Он привез с собой копилку в виде домика и очень радовался, если туда опускали какую-нибудь мелочь: он копил деньги на коньки.

— У всех мальчиков в нашем классе есть коньки, — объяснял он Леше, — у всех, кроме меня. — Очень светлые голубые глаза его блестели, он смотрел на Лешу, и Леша со всей несомненностью читал в этом взгляде: "Ты ведь понимаешь, что вынести этого нельзя — у всех, кроме меня!" — Ганс дает покататься, но мать ругает его за это. И я не хочу больше брать у ребят. Я хочу, чтоб у меня были свои. У каждого мальчика должны быть свои коньки.

— А еще что должно быть у каждого мальчика?

— Коньки! — со страстью повторил Мартин.

— Как странно, — сказал старик Гессе, — вы такой молодой и любите детей. Любовь к детям — это удел старости.

Леша был с ним не согласен. Ему чудно было слышать такие слова. Для него этот Мартин как птица: всегда веселый, щебечет, прыгает.

В то лето Леша ездил в Москву и привез Мартину коньки. Он никогда не забудет, что творилось с мальчишкой. Ликование? Восторг? Нет, эти слова не подходили. Мартин попросту ошалел от счастья.

— Дядя Альберт! — кричал он. — Ты только посмотри! Нет, ты посмотри!

— А что нужно сказать господину капитану?

Мартин заметался по комнате. Он не знал, что сказать, что сделать. Жалкое слово "спасибо" не могло выразить его благодарности. Он схватил свою копилку и протянул ее Леше.

— Возьмите, — говорил он, — возьмите. Тут не очень много, но все-таки.

— Я не торгую коньками, — сказал Леша. — Я привез тебе коньки в подарок.

И вдруг Мартин подошел к Леше и сел ему на колени. Раньше он никогда этого не делал. Он все еще прижимал к груди свой домик копилку и говорил:

— В январе будут состязания. Я катался меньше всех, но я бегаю не хуже других. И теперь меня возьмут в хоккейную команду.

Он так и не сказал "спасибо". В конце лета за ним приехала сестра, девушка лет двадцати пяти.