Любимая улица

Леша ускорил шаг, Женя почти бежал следом. В молчании они дошли до Поливановых, Леша безжалостно шагал через три ступеньки, Женя, изнемогая, едва за ним поспевал. Они вошли. Саши еще не было. Аня лежала, уткнувшись лицом в подушку, Катя сидела рядом на низкой скамеечке — эту скамейку Митя смастерил для Анисьи Матвеевны: старуха ставила на нее ноги, когда садилась вязать.

— Анюта! — окликнул Леша. Она не шелохнулась. — Анюта! — повторил Леша. — Женя говорит, что деньги взял он!

Анюта тотчас села, отвела со лба прядь светлых волос и, не глядя на Женю, сказала:

— Не правда. Это я.

— Врет! Она врет! Честное слово, это я!

Я тебе сказал, чтоб ты оставил в покое честное слово. Катерина, уходи, мне надо с ним поговорить.

Чтоб ноги твоей… — крикнула с порога Анисья Матвеевна. Она вошла в пальто, в платке, с готовой бранью на губах.

— Анисья Матвеевна, — твердо сказал Леша, — возьмите Катерину и оставьте нас одних.

— Я уже большая! — закричала Катя. — Я большая, и я почти все знаю! Только я молчала!

— Анисья Матвеевна! — зловеще произнес Леша. Анисья Матвеевна рывком схватила Катю за руку, и дверь

За ними захлопнулась.

— Выкладывайте все как есть, одну чистую правду. Женя, ну!

Это была длинная скорбная повесть. У них во дворе есть тайное общество. Во главе стоит Мустафа. У них все есть — и таинственные условные знаки, и шифрованные письма, и билеты. Женя вытащил из-за пазухи изрядно потрепанную, сложенную вдвое картонку. На ней было написано: "Обязуюсь хранить клятву. Обещаю никогда не выдавать товарища. Мое слово — кремень. Моя рука — товарищу опора".

Но дела членов общества никак не совпадали с высокими словами, написанными на скрижалях. Мустафа давал задание: или задушить кошку, или разбить стекло, да так, чтобы нипочем не узнали — кто. Стащить у отца десятку, чтоб ни одна душа не заметила, а в случае чего стоять твердо, насмерть, и молчать под угрозой любых лишений.

Валю Никольского уже застигли на месте преступления попросту, когда он лез в карман отцовского пиджака. Степа! Лубенцов тоже попался. Но Валька держится крепко, молчит упорно. А Степка… Степка не любит, когда его лупят Девочек в общество не брали. Но Женя головой ручался за Анюту, и летом, когда вернулся Леша и поразил всех мальчишек во дворе своими орденами да еще тем, что, не чинясь, играл с ними в волейбол и чижика, — для Ани сделали исключение. У нее был такой экзамен: подойти к чужой

Женщине на улице и выругаться. Анюта долго не решалась. Они с Женей часа два околачивались на улице, выбирая, к кому бы подойти. Анюта сразу отмела старушек — старых жалко. Потом мимо них прошла женщина с тяжелой кошелкой в руках — нет, не подойду, она устала, мне ее жалко… Анюта выбрала высокую нарядную женщину, которая вела на ремешке черную таксу. Подошла и сказала:

— Вы очень глупая.

Женщина остановилась, пристально поглядела на Аню и сказала:

— Передай твоей маме, что она плохо тебя воспитывает. "Вы очень глупая…" Леша подозревал, что Мустафа имел в виду не такие вегетарианские слова. Но, видимо, Женя, которому была поручена проверка, решил взглянуть на это сквозь пальцы.

Неважно жилось Анюте с тех пор, как она стала членом общества, но она не знала, как быть. Уйти самой, без Жени, казалось ей нечестным. А Женя теперь, пожалуй, тоже ушел бы, но не решался. Он состоял в обществе с конца четвертого класса. А теперь они в шестом: почти два года. Как тут взять да уйти?

И вот недавно Мустафа велел ему стащить двадцать рублей у Поливановых. Женя наотрез отказался:

— Лучше уйду из общества, а у них брать не буду.

— Тогда возьми у слепого.

Женя не решился сказать об этом Ане. Он стащил у Семена Осиповича кошелек, там лежал рубль. А потом десятку из ящика и на другой день еще девять рублей, всего двадцать. Отдал Мустафе, а сам стал копить деньги, чтоб тихонько подложить Семену Осиповичу обратно. Он уже скопил двенадцать рублей, они лежат у Семена Осиповича в толстой книге, которая стоит на вертящейся этажерке. Ну, рядом с телефоном.

Анюта об этом не знала. Но когда услышала ночной разговор, все сразу поняла и сказала, что деньги взяла она. Вот и все…

— Вот и все, вот и все… — бормотал Леша, шагая по комнате. — Тайное общество — это я понимаю, — сказал он, останавливаясь перед Анютой. — Это интересно. Согласен. Но с чего вы взяли, что украсть или выругаться в лицо женщине — так увлекательно?

— Нам было не увлекательно, мы хотели выйти из общества, но ведь мы дали слово.

— Нет, объясни мне, зачем было душить кошку? Или ругать ни в чем не повинную тетку, нет, объясните?

— Мы воспитывали волю. Когда воспитываешь волю, нельзя делать, что хочешь, а надо делать, что нипочем не хочешь. Думаете, весело душить кошку? Она мне чуть глаза не выцарапала. Вот спросите у Александры Константиновны, какой я пришел: весь в крови.