Любимая женщина Кэссиди

За это надо было выпить. Кэссиди поспешил в гостиную, нашел бутылку с остатками виски, сделал щедрый глоток. Выпятил грудь и хлебнул еще. Тост за капитана корабля, за пилота самолета, за водителя автобуса. А теперь тост за капитана Джея Кэссиди. И тост за четыре колеса автобуса. А еще лучше за каждое колесо в отдельности. Пьют все. Давайте-ка, все! Пейте! Пейте!

Кэссиди грохнул пустую бутылку об стену. Она разлетелась, и он увидел брызнувшие во все стороны осколки. Дико захохотал и выскочил из квартиры. Дождь перестал, но на улицах еще было сыро, и он ухмылялся своему размытому отражению в поблескивающем тротуаре, шагая вдоль берега к “Заведению Ланди”.

Глава 3

Он шел к Ланди в унылом и размягченном расположении духа, пары виски кружили голову, притупляли зрение. Не было никаких целей и мыслей, за исключением того факта, что он идет к Ланди выпить. Пропустить несколько рюмок. Столько рюмок, сколько захочется. Ничто не помешает ему прийти туда, куда он идет. Он идет хлебнуть спиртного, и пускай они лучше не возникают у него на пути. Он понятия не имел, кого представляют собой эти “они”, но, кем бы “они” ни были, пускай лучше займутся собственными делами, освободив перед Кэссиди путь к “Заведению Ланди”.

У прибрежной стороны Док-стрит на черной воде мягко покачивались большие корабли, как гигантские наседки, разжиревшие и умиротворенные на насесте. Помигивали судовые огни, бросая желтые блики на булыжную мостовую у пирса. На другой стороне Док-стрит стояли закрытые темные ларьки рыбного рынка, лучики света просачивались лишь изнутри, где поставщики делавэрской сельди, барнегатских[1] крабов и моллюсков, мелкой камбалы, добываемой в Оушн-Сити, готовили товар к ранней утренней торговле. Когда Кэссиди проходил мимо рыбного рынка, открылась створка, из окна выплеснулись рыбьи потроха, которые должны были попасть в большой мусорный бак. В бак потроха не попали, а шлепнулись на ногу Кэссиди.

Он двинулся к открытой ставне и сердито уставился на толстую потную физиономию над белым фартуком.

— Ты, — сказал Кэссиди, — смотри, куда что швыряешь.

— Ой, заткнись, — буркнул рыбный торговец и принялся закрывать ставню.

Кэссиди ухватился за створку и удержал:

— Ты кому это говоришь “заткнись”?

В проеме возникло другое лицо. Кэссиди смотрел на два лица как на двухголовое чудовище. Две физиономии переглянулись, и жирная объявила:

— Никому. Просто пьяному лодырю Кэссиди.

Снова высунулась рука закрыть ставню. Кэссиди снова ее удержал.

— Ладно, — сказал он, — значит, я пьяница. Ну и что? Хочешь поспорить на этот счет?

— Проходи, Кэссиди. Иди прогуляйся. Двигай к Ланди вместе с остальным отребьем.

— С отребьем? — Кэссиди сильно рванул створку, петли жалобно заскрипели. — Выходи-ка оттуда и назови меня отребьем. Давай, вылезай!

— В чем дело, Кэссиди? Ты разозлился? Снова с женой подрался?

— Оставь мою жену в покое. — Он еще сильней дернул створку. Петли начали поддаваться.

Жирная физиономия стала встревоженной и сердитой.

— Пусти створку, пьяный ублюдок...

— Ох! — вздохнул Кэссиди и рассмеялся. — Значит, вот я кто? А я и не знал. Спасибо, что сказали. — Он яростно дернул ставню, так что петли вылетели из стены, и под тяжестью створки качнулся назад.

Две физиономии высунулись из окна. Кэссиди швырнул в них створку, и они исчезли за долю секунды до того, как ставня влетела в ларек. Кэссиди услыхал грохот, крики, проклятия. Он знал, что за ним не погонятся. Подобный инцидент уже раньше случался, и тогда он подбил толстяку левый глаз, а его приятеля отправил в нокаут. В каком-то смысле он даже жалел, что они не вышли, страстно желая хорошей жестокой драки.

Он повернул от рыбного ларька, продолжив путь по тротуару. Возня со ставней вполне его протрезвила, так что удалось лучше представить намеченное. Планы больше сосредоточивались на Милдред, чем на дополнительной выпивке. Он намеревался найти ее в “Заведении Ланди”, вытащить, привести домой и заставить приготовить достойный ужин. Черт возьми, мужчина, занятый днем тяжелой работой, имеет право на достойный ужин. А потом лечь в постель. При мысли о постели, о том, что там будет твориться, личность Милдред стерлась. Думая о том, что будет, чем он там займется и с кем, он при этом не думал о Милдред, только о ее теле.

И все-таки, размышляя подобным образом, он вновь остро почувствовал беспокойство и недоумение. В голове все больше прояснялось, и он вспоминал ее необычное поведение, отказ от драки, уход в самый разгар спора. Никогда раньше она так не делала. Что с ней стряслось? Что за новый фокус она хочет выкинуть?