Любимая женщина трубочиста

– Да я не для этого, – смущенно потупилась Андриана.

– Для чего же тогда? – насмешливо хмыкнула Кудеярова.

– Вы, Зиновия Ефимовна, сказали, что у вас в конце лета свадьба, а я в начале нашего разговора пообещала вам баночку варенья. Так вот, если вы мне позвоните, я презентую вам две и даже три банки шведского варенья в виде подарка к свадьбе.

– Щедро! – рассмеялась Зиновия.

И Андриана поняла, что ее раздражение прошло, и она больше не воспринимает ее как назойливое насекомое, бьющееся о стекло. По крайней мере, Андриане показалось, что расстались они почти подругами.

Глава 20

Теперь же, пока Андриана еще не растеряла энтузиазма и целеустремленности, она решила позвонить самому Архипову. Владельцу заводов и пароходов. И будь что будет!

«Умеют же люди устраиваться», – подумала Андриана. Вот она всю жизнь была отличницей! Школу окончила с золотой медалью. Институт с красным дипломом. На работе была неутомимой труженицей, к своему делу относилась ответственно. Ее ценил директор, уважали коллеги, и дети никогда не садились ей на голову. Казалось бы, жизнь удалась. Ан, нет! Что мы имеем в итоге? Хором каменных она не нажила. Пенсию, правда, заработала, но, как говорит подруга Лео, пенсия эта курам на смех. А ведь она тридцать пять лет отдала школе.

Это уже потом Андриана поняла, что деньги в нашем мире приобретаются вовсе не трудом, ответственностью и преданностью своему делу. Для того чтобы разбогатеть, нужны совсем иные качества. И зря, наверное, она впитала с молоком матери уверенность в том, что «скромность украшает человека». Как показала жизнь, в наше время, а может быть и во все другие тоже, более актуальным является выражение «Наглость второе счастье». Андриана тяжело вздохнула. Чего греха таить, она до сих пор не могла расстаться с идеями равноправия и братства. Когда однажды Андриана, возмутившись по этому поводу, пожаловалась Леокадии, та ответила:

– А не надо было клювом щелкать.

– Что же я, по-твоему, могла сделать, будучи завучем школы?

– Как что? – приподняла брови Леокадия, – приватизировать школу, превратить ее в частную гимназию и стричь капусту с богатеньких буратиночек.

– С каких еще буратиночек?!

– С богатеньких!

– Где бы я их взяла?

– Наивная ты, Мальвина! Я имела в виду родителей, которые могут позволить себе учить детей в частных школах.

– Вечно ты выдумываешь всякие несуразности, – ответила подруге Андриана. А в голове ее промелькнуло, можно подумать, сама Лео клювом не щелкала. Ведь она тоже не разбогатела. Но надо отдать Леокадии должное, у нее есть целых два друга сердца и всего остального, за которыми она как за каменной стеной. Хотя каменной стеной в полном смысле этого слова можно было назвать только генерала сухопутных войск в отставке Андрея Яковлевича Полуянова. Вот уж действительно стена! Основательная! Комар не проскользнет. Профессор же романо-германских языков Иннокентий Викентьевич Лавидовский, образно говоря, представлял собой скорее резную изгородь с воздушными просветами, всю обвитую розами, виноградом и другими чарующими изысками в виде стихов, цитат и высокой прозы романо-германских народов. Однако стоит признать, что эта литая изгородь была из чугуна, и когда надо Лавидовский мог быть твердым и настойчивым. Он пользовался большим уважением у коллег, студентов, его голос немало значил в научном мире. Вертеть собой он позволял только Леокадии, да еще терпел придирки несносного Аристарха Ильича, попугая Лео.

Полковник Полуянов раскусил Лавидовского почти сразу и относился к нему с уважением. Иннокентий Викентьевич отвечал Андрею Яковлевичу взаимностью. У Полуянова была дача, которую он обожал, и профессор из всех своих заграничных поездок привозил полковнику новые сорта фруктовых и декоративных растений. Мужчины могли часами обсуждать, где посадить привезенную культуру и как за ней ухаживать. Лавидовский не чурался физического труда, он натягивал на свои холеные руки перчатки и в поте лица трудился на даче полковника.

Леокадия тоже обожала дачный участок Полуянова, но ей нравилось не работать на нем, а отдыхать и наслаждаться красотой и плодами труда других. Она часами лежала в гамаке или сидела в кресле из ротанга на террасе с книгой в руках, гуляла по дорожкам, собирала цветы, лакомилась ягодами. Мужчины не роптали.

И лишь однажды случился форс-мажор: Лавидовский заболел. Менее подходящего времени для своей болезни, чем разгар дачного сезона, Иннокентий Викентьевич выбрать не смог. Нужно было убирать урожай, а у полковника не хватало ни рук, ни времени, ни сил. И тогда он сказал Леокадии – по закону чрезвычайного положения за загубленный урожай можно угодить под трибунал.

– Шутить изволите, Андрей Яковлевич? – удивилась Леокадия. – Какое еще чрезвычайное положение? У нас мирное время.

– Я посмотрю, как ты запоешь, когда останешься в зиму без яблок и ранеток, без солений, варенья и компотов.

– И без «живой вишни»? – не на шутку перепугалась Леокадия.

– Без, – подтвердил ее худшие предположения Полуянов и добавил с нескрываемой печалью: – И без наливки, и без вишневого пива.