Любимчик Эпохи

Илюше проштамповали военный билет и дали направление в парашютно-десантный полк под Вологдой (пятнадцать самостоятельных прыжков в школе ДОСААФ и блестящая характеристика сыграли решающую роль). А после побрили наголо, сделав похожим на молодую глазастую картофелину. Софья Михайловна увидела сына без шелковых локонов и схватилась за сердце. Покрывая поцелуями лысый череп, она со слезами причитала:

— Как же ты будешь там кушать, Илюшенька! Кто же тебе тефтельки на пару сделает, кто облепиховый морс сварит? А твой желудок? Вдруг опять обострится гастрит?

— Научится жрать сухую перловку и недоваренные сардельки, — веселился Родион, — забудет о том, что аленький цветочек, и станет уже мужиком.

Во дворе все посмеивались над таким перевертышем. По логике, в институте должен был учиться младший брат, а старший — месить себе подобных в армии. Родион отмахивался от друзей, как от назойливых мух, объясняя, что наличие силы и присутствие мозгов не являются взаимоисключающими факторами. А раз так, то терять два года на «ать-два» он не намерен. И если его чокнутый мосластый брат желает выпендриться, то это его сугубо личный выбор. И перо ему в зад — пускай сигает со своими парашютами ради не пойми чего, пока он, Родик, изучает физиологию и анатомию хомо сапиенс на благо страны и человечества в целом.

Но жизнь внесла коррективы в Родькины рассуждения. Танечка, та самая, в кровь дравшаяся за братьев в детстве, выкинула последний фокус: объявила Софье Михайловне, что беременна от Родиона, и потребовала немедленного замужества. Ее родители подтвердили и пригрозили расправой в мединституте. Гринвичи — мама с папой — не противились внукам, но Танечка, которая всю жизнь металась в муках выбора между старшим и младшим, то вскрывая вены, то тщетно пытаясь отравиться бисептолом, была, на их взгляд, не лучшей кандидатурой в невестки. Они вызвали Родиона на семейный совет и спросили, на месте ли у него мозги, если он решил переспать с известной во всей округе неврастеничкой и суицидницей.

— Ваще ниче не было, — возмутился Родион. — Ни разу, ни при каких обстоятельствах.

Все посмотрели на Илюшу. Он вскинулся и замотал бритой башкой:

— А че я??? Я-то п-при ч-чем? Я ч-че, к-кретин? Н-не б-было у меня с н-ней секса! Она же к-кривоногая и х-худая как д-доска!

— Скажи, пожалуйста, Сталлоне хренов! — поддел его Родик. — Когда тебе это мешало?

— М-мам, т-твоим з-здоровьем к-клянусь, я ее п-пальцем н-не т-трогал, — взмолился Илюша.

— Похоже, нас опять разводят, — заключила мудрая мама и уединилась с папой на кухне.

План был таков. На время медицинских проверок и возможных генетических разборок Родиону нужно было покинуть город. Пока все решали, как это устроить, Родик психанул, взял академический отпуск и сам явился в военкомат. Мама снова умылась слезами, а папа подсуетился, чтобы братья проходили службу вместе. Родиона обрили, еще больше подчеркнув его харизму, и вновь оба-два попугайчика-неразлучника — Крутыш и Картошка, Лоскутик и Облачко, Клякса и Карандаш, — ненавидя друг друга, стояли плечом к плечу на пункте сбора перед поездом в Вологду.

Родик и здесь оказался в своей тарелке. Физическая подготовка, учебный бой, километры строевой, рытье траншей и даже ночи на гауптвахте с пометкой «дерзил командиру» не вызывали в нем никакого стресса. Он крепко спал, хорошо ел, был вынослив в марш-бросках, неприхотлив в быту, мог свернуть любому нос и был в авторитете даже у «дедов». Под его прикрытием ходил и Илюша. Все знали: обидишь Родственника — Гринвич наваляет как за себя самого. И лишь в отрыве от земли ситуация резко поменялась.

К прыжкам готовились муторно и долго, отрабатывая на уличных тренажерах посадку и высадку из самолета, путаясь в ремнях и стропах, разворачивая и собирая в рюкзак распластанные по земле тела парашютов. Курбатов помимо военного инструктора был еще мастером международного класса, одержимым спортсменом, никому не дающим поблажек. Его бесила нерасторопность первогодков, он покрывал их толстым слоем отборного мата, словно «селедку под шубой» — жирным майонезом.

— Если воздушный поток уносит в сторону, а тебе нужно вправо на аэродром, что ты будешь делать, Лечитель Баранов?

— Ээээ… вот этот веревка тянуть, командир, — блеял таджик.

— Вот этот веревка, епт, у тебя в трусах сраных, а ты должен управлять своим полетом левыми и правыми стропами! Гринвич, ублюдок, аналогичный вопрос! — давил прапор.

— Ну… тут правее, тут левее. — Родион тужился, обмотанный учебными ремнями.

— Правее-левее ты от мужа своей любовницы будешь уносить ноги. Как мы направление купола регулируем? — не унимался Курбатов. — Родственник, твою мать, ты уже покажи!

Илюша был самым прогрессивным на этих занятиях. Прапор ставил его в пример, не забывая при этом помыкнуть хлипким телосложением и рваной речью.

— Если красномордый Протейко наебнется на купол Родственнику и проскочит со своим парашютом сквозь его стропы, что будет делать Заика?