Любимчик Эпохи

Голая Ленка огромным бежевым полотенцем вытирала кровь и щипчиками для бровей вытаскивала осколки из Илюшиной кожи. Налила водки, опрокинула ему в рот стакан, держа затылок, словно из соски поила котенка молоком. Илья ослаб, добрался до кровати и провалился в мучительный сон. Утром Ленка наливала рассол и целовала каждую царапину на драной роже. Потом шлифовала ему ногти собственной пилочкой, приговаривая, что он ее сильно поранил в интимных местах.

Это было наваждением. Он не мог от нее отказаться. Ленка приходила два-три раза в неделю и рвала его на куски как дикая самка. Секс был замешен на чувстве вины, горя и отчаяния. Илюша напрочь забыл о восхитительном безразличии и легкости, которые он всегда испытывал с малознакомыми женщинами, не умевшими порой даже говорить по-русски. Любовные ночи с женой умершего брата были какой-то чужой игрой, развлечением дьявола, ловкой манипуляцией пустыми, марионеточными куклами.

Связь между невесткой и младшим сыном почуял даже Лев Леонидович. Не выдержав стыда за своих детей и безумия жены, он поселился на даче, с головой ушел в садовое хозяйство, перестал общаться с родными, да и сам редко отвечал на звонки.

— Папа, почему вы не берете трубку, я волнуюсь, — спрашивала Ленка, — как ваше здоровье?

— Леночка, все хорошо, только вот «Славу победителя» пожрала какая-то тля. Боюсь, на жигулевскую яблоню перейдет.

— Родику скоро год будет, организуем поминки в «Пушкине» на Тверской. Ярик за вами заедет.

— Не надо, милая, я не приду. Надо опрыскать еще десять деревьев и срезать «волчки».

— Но, папа…

— Леночка, береги себя. Береги мальчиков. Люби их сильно. Я недолюбил Родика, мама его недолюбила, ты недолюбила… Поверь, с этим невозможно жить дальше…

Илюша приезжал к отцу редко. Они садились в деревянной, плохо протопленной комнате, пили папино яблочное вино, курили и молчали. В этом молчании Илья находил силы.

— Как мама? — выдавливал из себя отец.

— С-стареет, — отвечал Илюша, — каждый день с-смотрит фотографии и спраш-шивает, когда Лева вернется с д-дачи. Пообещала п-подруге, что ты прооперируешь ее с-сына-сердечника.

Папа вздыхал. Наливал в граненый стакан мутную яблочную жидкость. Крякал, опрокидывал в рот без тостов.

— Знаешь, твой приезд каждый раз был для нас подарком, а когда по три раза на неделе заскакивал Родька, привозил тонометры, лекарства, деликатесы, организовывал врачей, это казалось обыденным… — у Льва Леонидовича наворачивались слезы, — а ведь ты даже не знал, чем мы болеем, что любит мама на завтрак, какой ширины собачий пояс нужен мне…

— П-папа, не надо… Родик был Т-титаном… Я — н-ничтожество по сравнению с ним… Все ничтожества, к-кроме тебя. Ты хотя бы не испоганил его п-память…

Часть 4

Глава 27. Бирка

Ежедневно Илюша с Леной перебирали Родькины архивы, изучали с юристами финансовые документы. Илья часто спотыкался о детские фотографии, подолгу всматривался в них, откладывал в отдельную папку, тер кулаком влажные глаза. Он вообще стал сентиментальным. Нашел в шкафу курвиметр, отнял у Ленки перстни Родиона, которые поначалу не знал куда пристроить, закурил его старую трубку.

— Д-дай мне какую-нибудь к-крепкую коробку для х-хранения, — попросил он Ленку, когда артефактов их совместной с Родиком жизни накопилось довольно много.

Лена по одному доставала из шкафов с витражными дверцами лакированные деревянные сундучки, кованые серебряные ларцы, перламутровые несессеры, которые в большом количестве вручали Родиону благодарные пациенты, но Илюша мотал головой.

— Н-надо что-то такое… Ну типа м-маминой зеленой шкат-тулочки, была у нас в д-детстве… — бурчал он под нос.

— Кожаная шкатулка? Оливкового цвета? С ромбами?

— От-ткуда ты з-знаешь? — изумился Илья.

— Так она у меня, мама отдала, чтоб не потерялась при переезде.

Илюшины глаза загорелись:

— Н-найди мне ее!