Любимое блюдо (ЛП)

Январь 30-ое:

Я знаю, что окончательно рехнулся. Я назначил Уолтера временно исполняющим мои обязанности. Я почти не появляюсь дома. Я следую за ней, в соответствии с ее рабочим графиком.

Я понимаю, что это неправильно. И я знаю, что именно неправильно в том, чем я занимаюсь, но меня это не волнует.

Когда ты являешься частью общества, в котором положено вести себя определенным образом, ты не можешь выйти за рамки. А если ты это сделал и при этом ничего не почувствовал, то все еще хуже, чем ты думал. Так что я пытаюсь определить, был ли я вообще когда-нибудь частью этого общества.

Еще до того, как у меня появился дом, построенный на краю «вселенной», даже тогда я не был частью общества. Я всегда был за бортом. У меня есть лишь небольшая группа людей, с которыми я могу говорить на языке жестов, а не просто тупо таращиться на них.

И сейчас, черт меня возьми, я занимаюсь самобичеванием. Или, возможно, оправдываю себя. Нет, головой я понимаю, что это неправильно. Я не идиот, я получил лучшее образование из всех возможных, но мне на это плевать. И знаю, что мне все сойдет с рук.

Во время своего пребывания дома, я переделал несколько комнат, которые смог бы использовать после похищения. Я сделал в них звукоизоляцию, потому что не знал, как долго она будет звать на помощь, и хотя слуги приходят ко мне крайне редко, я должен был себя обезопасить. Все эти комнаты выглядят как лаборатории, за исключением комнаты с мониторами. Все прошло нормально. На каждой двери теперь имеется соответствующая табличка.

Персонал знает, что раньше я работал над анализом потребительских товаров, и они думают, что это хороший знак того, что я вернулся к этому занятию. Я слышал, как они разговаривали между собой. Иногда я улавливал фразы о том, что я перестал выходить из дома и прекратил работать. А чем в их представлении я должен был заниматься?

Как только электрики установят в комнатах систему безопасности, я избавлюсь от всего лабораторного дерьма и перенесу туда все, что нужно. Будет только одна комната, которую я оставлю пустой.

Вероятно, это лучшее, что я смог придумать. Я подумывал о том, чтобы использовать наркотики для того, чтобы заставить ее подчиняться, но это оставило бы некий бумажный след. И что-то могло пойти не так, какой-то непредвиденный побочный эффект или аллергическая реакция, и тогда я либо позволил бы ей умереть, либо рискнул бы и попался. К тому же, иметь на руках наркоманку, весьма сомнительное удовольствие.

И хотя у меня нет никаких моральных терзаний по поводу того пути, который я выбрал, я не считаю себя человеком настолько склонным к насилию, чтобы забрать чью-то жизнь. Мне не свойственна жестокость, если не брать в расчет парочку сексуальных фантазий. Я не хочу причинять ей физический вред, а просто хочу ее.

Я думаю, что никогда не поздно сделать одну их тех жалких попыток опять завести отношения. Но в итоге мы придем к тому же самому — жалости. На этот раз я хочу, чтобы гребаная женщина знала, что я не беспомощен только потому, что я не могу с ней поговорить. На самом деле, я даже пришел к выводу, что мне не придется причинять ей боль. Я узнал ее слабое место.

Я еще никогда не встречал человека, который бы так упивался социальным взаимодействием, как это делает она. Если лишить ее всего, то она подчинится.

Я наблюдал за ней на тех конференциях, на которых она выступала, стараясь держаться в тени, чтобы девушка не заметила меня и не поняла, что в толпе постоянно меняющихся лиц всегда мелькает одно и то же. Она порхала вокруг, и теперь я понимаю, откуда произошел термин «Социальная бабочка» (прим. пер.: «Социальная бабочка» — это очень коммуникабельный человек, который имеет множество знакомых в разных кругах и пытается дружить со всеми). У нее оказался самый мелодичный смех, который я только слышал, и несколько раз я почти почувствовал себя виноватым.

Но потом я закрываю глаза и представляю под собой ее обнаженное тело, осознавая, что хоть раз в моей гребаной жизни у меня будет абсолютная власть над женщиной. Над кем-то, кто не сможет отвергнуть меня и не станет меня жалеть, после чего чувство вины испаряется.

***

Я не могла остановить слезы, которые стекали по моему лицу от того, насколько легкомысленно он относился ко всему этому. Как запросто он рассказывал о том, что планировал сломать меня, будто кто-то упомянул, что они ели на ужин. Крайнее высокомерие и полное отсутствие раскаяния.

Я снова взглянула на мужчину, желая посмотреть, почувствовал ли он хоть что-нибудь вообще после того, как его тайна была раскрыта. Но все, что я увидела — равнодушие и возникшую сегодня нетерпеливость. Это был день, когда он отпускал меня. Я знала, что он не разрешит мне остаться, потому что он позволил мне взглянуть на свой мир, и я зашла слишком далеко.