Любимовка.Пьесы

Пустой актовый зал, пол накрыл пленкой, запах краски и сигарет. Прораб и Моисей стоят и смотрят на стену, от пола и до потолка расписанную. На стене чего только нет: белые облака, синие голуби, красные мухоморы, широкий бульвар, скамейки-прямоугольники, серый скворечник, высокий крест, толстая гусеница, сплющенное красное солнце, радуга с черным вместо фиолетового.

ПРОРАБ. Моисей, а че вы здесь крест нарисовали?

МОИСЕЙ. Пустота была.

ПРОРАБ. А вот это что, с крестом рядом?

МОИСЕЙ. Это скамейка.

ПРОРАБ. На гроб похоже.

МОИСЕЙ. Да ну, скамейка это.

ПРОРАБ. Я не вкуриваю, даже если это скамейка, крест зачем?

МОИСЕЙ. Не знаю.

ПРОРАБ. Моисей, ради бога, это же детский сад. Вы стену для козявок пятилетних расписываете. Какие к черту кресты. Шарики – хорошо, арка пойдет, только цвета радуги уберите, пожалуйста, у них в современном мире есть лишние коннотации, собачка мне тоже нравится.

МОИСЕЙ. Это крот.

ПРОРАБ. Хорошо, крот. Пусть будет крот. Крест уберите.

МОИСЕЙ. Я могу его украсить.

ПРОРАБ. Украсить? Крест? Да замажьте и все.

МОИСЕЙ. У меня краска голубая закончилась. Че, по новой что ли теперь?

ПРОРАБ. Моисей, понимаете, я по специальности вообще филолог. Тема диплома «Магический реализм как художественный метод в прозе Павича».

МОИСЕЙ. Магический реализм это как?

ПРОРАБ. Да вот примерно как на вашем рисунке.

МОИСЕЙ. Божьей коровки не хватает.

ПРОРАБ. Смысла, блять, не хватает. Ни в чем. Я раньше в школе преподавал. Знаете, за что меня из школы выгнали? Я вам скажу. У меня роман случился со школьницей. Не подумайте ничего, со старшеклассницей. Сэ ля ви. То есть я добровольно, в смысле, мы добровольно, но как-то информация дошла до учительской. Информация, она если пошла, она всегда куда ей надо доходит. Вот мне и приходится руководить такой вот росписью, блин, народной.

МОИСЕЙ. Сочувствую.

ПРОРАБ. А потом приноровился дебилам писать курсовые на заказ, но тоже не получилось. Написал одному из горного доклад по культурологии, хорошо написал и еще список литературы на английском зафигачил, а тот по-английски знает только «лондон из э кэпитал оф грейт британ». Короче, ему незачет поставили. И он меня побил.

МОИСЕЙ. А я никого никогда не бил.

ПРОРАБ. Откуда вы знаете, Миша, вы же все забыли!

МОИСЕЙ. Я не Миша. Я Моисей.

ПРОРАБ. Хорошо с вами разговаривать, приятно. Говоришь, а в вас все как вода в губку.

2

6:30

Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой. Моисей открывает глаза, щурится от боли, закрывает лицо рукой. Начинается копошение – другие скрипят пружинами кровати, издают гортанные звуки, зевают. Моисей опять открывает глаза, смотрит долго-долго на потолок, на знакомую щербинку, напоминающую голову пса. Спускает ноги с кровати, задевает неприятно холодный ламинат, влезает в тапки. Встает. Поворачивается к голому, без штор, окну – он к нему ближе всех. В окне отражается лампа, но если сильно постараться – можно увидеть дым мусоросжигательного завода. Моисей старается. Непрерывно, как время, идет этот дым из труб – вот и сейчас. Моисей отворачивается от пейзажа и заправляет кровать: сначала надо постелить одеяло, потом взять колючую пуховую подушку, ударить этой подушке кулаком в живот и поставить, чтобы торчало два уха.

11:12