Любимые дети

Я заходил в подъезды новых, многоэтажных домов, поднимался по лестницам, звонил в чужие квартиры, стучал, спрашивал заискивающе: «У вас не сдается комната?» и слышал в ответ: «Не сдается», «Нет», «Нет», и в лучшем случае: «Зайдите на той неделе, поговорим», и хождение мое, слепое, наобум, длилось допоздна, и хозяева, отвлеченные от телехоккея или телесериала, торопились отделаться от меня, захлопнуть дверь и вернуться к экрану, к привычным страстям, и завершив поиск, но не падая духом — ах, комнатка моя светлая! — я ужинал в гарнизонной столовой, которая закрывалась позже всех, и отправлялся на вокзал, замыкая круг.

Как-то раз, но не на вокзале, естественно, а на переговорном пункте уже, Канфет открыл глаза и, глядя в пространство, вякнул отрывисто:

«Выйдем».

Я двинулся следом за ним, вышел на улицу, свернул в подворотню. Остановившись, Канфет спросил:

«Квартиру надо?»

Удивившись его прозорливости, я кивнул машинально.

«Тетю Пашу знаешь, тетю Пашу?» — спросил он полушепотом.

«Нет», — ответил я.

«Маклерша, — сообщил он. — Знает, кто квартиры сдает».

Канфет выжидающе смотрел на меня, я смотрел на него.

«Дай рубль, — потребовал он, — тетин адрес скажу».

Я вручил ему рубль, Канфет аккуратно сложил его пополам, и еще пополам, и еще раз, и так далее, пока дензнак не превратился в маленький тугой комок. Спрятав его куда-то за спину, в потайной карман, наверное, Канфет глянул по сторонам, быстренько проговорил адрес и, отшатнувшись от меня, как от чумного, пошагал обратно, побежал почти, торопясь занять свое место, сдвинутые в ряд стулья, и, оглянувшись на ходу, вякнул коротко:

«С тобой не знакомы».

БИЗНЕС ЕСТЬ БИЗНЕС.

На следующий день, без особых надежд, из любопытства скорее, я отправился по указанному адресу, отыскал на окраине дворик и покосившийся дом в глубине его, и, как ни странно, саму тетю Пашу, обитавшую в нем, крепкую, высокую старуху с орлиным носом, с черными горящими глазами, в темном платке, повязанном по-осетински вроде бы, но как бы в насмешку сдвинутом чуть набекрень, на залихватский этакий, пиратский манер.

«Чего тебе?» — спросила она с явственным и даже грубоватым акцентом.

Я заговорил было с ней по-осетински, но она ухмыльнулась как-то оскорбительно, замотала головой, отчего платок ее сбился набок еще больше, и проговорила со смаком:

«Наша ваша не понимай».

«Разве вы не осетинка?» — удивился я.

«Русская, — произнесла она с торжеством и показала длинные желтые зубы: — Так-то, милок».

В тоне ее слышалось пренебрежение, и я собрался было высказать тете Паше свое мнение об этом и о ней самой, но передумал, поняв, что разом ее не перевоспитаешь, а с надеждой на квартиру придется попрощаться, и, взвесив в уме то и другое, решил пойти на

КОМПРОМИСС,

то есть сделать вид, что не слышу того, что слышу.

«Хочу комнату снять», — промолвил я чуть ли не задушевно.

«А я тут при чем?» — поинтересовалась она.

«Меня к вам послали», — объяснил я.

«Кто?»

«Канфет».

«Нашел, кому верить, — засмеялась, закашлялась она, — он же дурак, чокнутый!»

«Простите», — сказал я, повернулся и пошел к воротам, ярясь запоздало и ругая себя за чрезмерную гибкость.

«Стой! — крикнула вдруг тетя Паша. — Иди сюда!»

Я вернулся.

«Значит, так, — сказала она уже другим, деловым тоном, — придешь послезавтра. Говорят, освобождается тут одна комната. Разузнаю».

«Приду, — обрадовался я. — Спасибо! До свидания», — откланялся я и заторопился к воротам.

«Стой! — снова крикнула она, и снова я вернулся. — С тебя пятерка, — сказала она и ухмыльнулась: — Знаю я вашего брата, хрен чего выколотишь с вас потом!»

Через два дня она дала мне адресок, и я снял по сходной цене вполне приличную комнатку и благополучно прожил в ней до возвращения из армии хозяйского сына. Предупрежденный заранее, я сразу же отправился к тете Паше, внес пятерку и без лишних хлопот, минуя вокзал и переговорный пункт, перебрался на другую квартиру. Мне и потом приходилось обращаться к ней, и со временем я привык к странноватой манере ее держаться и говорить, и единственное, что поражало меня по-прежнему — это осетинский акцент ее при незнании языка и то, что она, русская, была так похожа на осетинку. Поразмыслив, я решил, что тетя Паша как особь видоизменилась под влиянием

ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ,

решил и успокоился на том.

Через четыре с половиной года, если вести отсчет от начала моей трудовой деятельности, или через 576 дней, если вести его от знакомства с тетей Пашей, я обрел наконец  с о б с т в е н н у ю  крышу над головой. Правда, крышей в буквальном смысле этого слова она не была, поскольку служила еще и полом для шумной семейки, жившей, надо мной, но тем не менее являлась верхней плоскостью железобетонного параллелепипеда, означенного в ордере как однокомнатная квартира 17,8 кв. м. — кухня — 4,8 кв. м. — санузел совмещенный, встроенных шкафов и подсобных помещений не имеется, и, таким образом, если не полностью, то хотя бы частично соответствовала своему назначению.