Любимые дети

— Ты не так меня поняла, — оправдываюсь, — я не то хотел сказать…

Не для удовольствии же собственного я возил ее к знахарю, но и не настолько же я наивен, чтобы верить во что попало!

— Значит, у вас нет собственного мнения, — говорит она. — Значит, вас легко было уговорить.

— Что?! — вспыхиваю. — Как?! — до ушей краснею. — Кто меня уговорил, интересно?!

— Мой отец, — отвечает она, — кто же еще?

Как жестко она произносит это слово — отец.

— Откуда вы знаете? — спрашиваю растерянно.

— Это не имеет значения, — отвечает она. — А врать вы не умеете, не дано вам…

Слушаю ее, а мне Герас мерещится, супруга его достославная и двое сынишек, один из которых по кожевенной части, а другой по пушной.

Сам же и проболтался, догадываюсь, не утерпел.

— Сам же и проболтался? — спрашиваю. — Не утерпел?

— Хотите, я расскажу о нем? — говорит она, подтверждая тем самым мою догадку. — О нем и о себе.

— Конечно, — киваю, — если вам хочется.

— Да, — отвечает она, — мне и самой надо разобраться кое в чем… А о поездке к знахарю я не жалею, — улыбается. — Отвлеклась хоть немного, от кресла этого оторвалась…

— Он велел приехать через три недели, — оживляюсь. — Поедем?

— Не знаю, — произносит она рассеянно и умолкает, с мыслями собираясь и сомневаясь одновременно, и я понимаю, что раздумья ее не о знахаре вовсе, нет, она готовится начать свой рассказ, но не знает с чего и не знает, стоит ли это делать вообще, и мне бы освободить ее: «Расскажешь как-нибудь в следующий раз», но она опережает меня: — Когда отец ушел от нас, мне было семь лет…

История жизни

(Сентиментальный вариант)

Когда отец ушел от них, Зарине было семь лет.

Чтобы девочка не чувствовала себя обделенной, мать купила ей новое платье, а чтобы отвлечь от недетских мыслей, отвела в изостудию при Дворце пионеров. Для верности, видимо, и для гармонического развития записала еще и в гимнастическую секцию. Сегодня фляки и сальто-мортале, завтра гуашь и пастель, послезавтра опять сальто-мортале, и, кроме того, Зарина ходила в школу, и нехитрая стратегия матери, таким образом, начала оправдывать себя — времени, чтобы скучать по отцу, у дочери не оставалось. Понемногу она стала забывать его, тем более что он уехал со своей новой женой, жил теперь в Душанбе и тоже, наверное, не чувствовал себя обделенным, писем, по крайней мере, не писал. В рисовании особыми талантами девочка не блистала — домики малевала, человечков неуклюжих, красные трамваи, голубое небо и веселые облака, — зато в гимнастике, которая предполагалась поначалу как занятие побочное, второстепенное, дела ее шли успешнее. Через год примерно, если считать от переселения отца к отрогам Памира, Зарина выиграла первые свои соревнования, потом еще одни и после этого перешла в другую группу, где занимались девчонки постарше, но и у них вскоре начала выигрывать, и получалось все это просто и естественно.

Ей открылся восхитительный мир движений, не скованных обыденностью, свободный, и, словно стряхнув младенческое оцепенение, она пробудилась, ожила в нем, почувствовала себя личностью, чтобы в обратной уже связи подчиниться, воспринять новый ритм жизни — долготерпение тренировок и яркий, праздничный миг состязаний, требующих абсолютной самоотдачи, — и они же, две эти слагающие, исподволь преобразовываясь, трансформировались в основные черты ее характера: долготерпение и взрывчатость. Но и в изнурительном труде, в самом  т е р п е н и и  скрывалось немало радости, и когда после тысячи или тысячи ста повторений у нее получался какой-то особенно сложный элемент, вчера еще невозможный, она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Рисование, конечно, пришлось забросить, не до него стало — тренировки, сборы, соревнования — началась ее спортивная жизнь. Училась тем не менее она хорошо и, когда закончила школу, могла поступить в любой институт, — для спортсменов существуют определенные льготы, — но выбор был уже сделан, сомнений никаких, и Зарина подала документы в университет, на факультет физвоспитания.

За все это время, за десять лет отец приезжал лишь дважды, и оба раза встречался с дочерью, и они гуляли по городу, но разговаривал и держался он так, будто ей все еще было семь лет, и она терялась, не зная, как отвечать ему и о чем говорить самой. Он никогда не спрашивал ее о матери, и это задевало девочку, а поскольку она кое-что соображала уже и не только в гимнастике, а также ходила в кино и смотрела телевизор, однажды, чтобы досадить ему, наверное, спросила, поинтересовалась наивно:

«Как тебе живется с новой женой?»

Вопрос был сформулирован по книжному образцу, но отец, не замечая этого, ответил глубокомысленно:

«Она замечательная женщина. Свела меня с нужными людьми».

Зарина не поняла, что это значит, но допытываться не решилась, только головой покивала, чтобы не выглядеть полной дурой, а отец добавил к сказанному:

«Благодаря ей я стал человеком».

Что-то в словах этих, в самой интонации, вернее, показалось ей обидным, и Зарина спросила, кивнув на прохожих:

«А это разве не люди?»