Любимые дети

Отец остался и, оставив его позади, Дудар прибавил шагу, торопясь, видимо, поскорее начать лов, и они шли рядом по узкой, нехоженой тропе между отвесом скалы и бегущей водой, и настроение Зарины менялось понемногу, переходя от восторженности к безотчетной тревоге, к предчувствию чего-то недоброго, и посреди перехода этою она вдруг споткнулась, и Дудар придержал ее, схватив за плечо и прижав к себе, и не отпустил, когда она обрела равновесие, а продолжал придерживать все крепче, и она рванулась было, пытаясь высвободиться, но тщетно, и ей стало жарко от стыда и недоумения, и словно догадавшись об этом, Дудар расстегнул пуговичку на блузочке ее поплиновой и вторую расстегнул, и за третью принялся, а кричать ей не позволяло воспитание, гордость не позволяла, и она оглянулась, надеясь на отца, и увидела его — метров семьдесят было между ними, не больше, — и взгляды их встретились, и отец засуетился, нагнулся, будто шнурок завязывая, и, не разгибаясь, уковылял за куст, испарился, исчез, и Зарине вспомнился проникновенный шепоток Тамары: «Он нужен отцу по делу, очень нужен», и хмель разом выветрился из ее головы, и она снова рванулась, но опять безрезультатно, а Дудар уже и руку ей под лифчик сунул и шарил там по-хозяйски, к подножью скалы ее подталкивал и цену назначал попутно, на травку шелковистую свалить норовил.

«Вся в золоте будешь», — бормотал прерывисто и не знал при этом, что она уже не та, с которой он о нравах осетинских разглагольствовал, и не та, которая пила с ним шампанское, впервые в жизни пила, и даже не та, которую он только что прижал к себе, придерживая: период долготерпения ее кончился и назревал взрыв, и ему бы отпустить ее и бежать куда глаза глядят, а он все наваливался, бормоча об изумрудах, сапфирах, бриллиантах, и Зарина, используя его же собственный вес и напор, а также науку, преподанную ей самбистами-однокурсниками, произвела бросок через бедро, прием хрестоматийный, и, пытаясь удержаться на ногах, Дудар ухватился за лифчик ее узенький — хрустнула застежка, треснули бретельки, — и с лифчиком в руке он оторвался от земли, вознесся и рухнул, ударившись лбом о скалу.

ТАКАЯ ДЕВУШКА.

Даже не взглянув па него, лежащего ничком, она бросилась бежать, но не к отцу и не к приятелям его, не к старикам льстивоязыким и не к парням услужливым, а прочь от них, вниз по течению реки, по берегу, и тропинка вскоре кончилась, скалы вплотную подступили к воде, и вода ушла вниз и клокотала в пропасти, и, прыгая с камня на камень, пробираясь над обрывами, Зарина думала о том, ради чего отец пожертвовал ею и собственной честью пожертвовал, о всем сообществе их думала, и ей мерещились самодовольные рожи в бронзовом обрамлении царского зеркала, и она поняла вдруг, хоть могла бы догадаться и раньше, будь поопытнее чуть и не так наивна, что никакие не друзья они и не приятели, и не собутыльники даже (Ирбек, Каурбек, Батырбек), что они — консорциум подпольный, дельцы, махинаторы: один торгует, другой то ли производством кепок заведует, то ли шлепанцы войлочные шьет, третий то ли коптит, то ли маринует, и так далее, и тому подобное, и связывает всех воедино, сбытом руководя и распределяя доходы, самый ловкий из них и самый умный, Дудар, и она, Зарина, была предложена ему как взятка за будущее расположение, если, конечно, отец не смотрел дальше и не собирался с ее помощью прибрать к рукам и самого Дудара и весь консорциум в целом.

Через час-два она вышла на дорогу и долго не решалась сесть в автобус, но деться было некуда, и она села в конце концов, и остроглазые деревенские женщины удивленно и неодобрительно поглядывали на нее, хоть блузка теперь была застегнута наглухо, под самое горло, и, краснея, Зарина отвернулась к окошку, а ей предстоял еще немалый путь в городе, и она ехала в трамвае, стоя на задней площадке лицом к стеклу, и шла от остановки, вся сжавшись и прикрываясь руками, как голая, и ей казалось, что все смотрят на нее, и, добравшись, наконец, до дому, она заперлась в ванной, разделась перед зеркалом и теперь уже сама смотрела на себя, с болью и презрением смотрела и, насмотревшись, открыла душ и омылась водой и слезами.

Поздно вечером, не удовлетворившись, видимо, шишкой на лбу, ей позвонил Дудар.

«Пошел вон! — прошептала она яростно, но так, чтобы не слышала мать. — Пошел вон, кретин!»

Утром она собрала и упаковала вещи, подаренные ей Тамарой, и отнесла их на почту, отправила отцу. Через два дня, получив посылку, он позвонил.

«Что случилось, Зарина? — спросил озадаченно, словно не зная ни о чем, не ведая. — Что с тобой?»

«Ничего, — ответила она резко. — Больше не звони мне. Никогда».

«Почему? — встревожился он. — Почему?!»

«Потому, что вы не люди! Потому, что вы не люди!»

«Ты что?! — взвился он. — Это мать тебя научила?!»

«Это на твоем лице написано! — крикнула она. — Знать тебя не хочу!»

История жизни

Кульминация сентиментального варианта