Любимые враги

«Кажется, попал я, братцы, в большой переплет», — с тоской подумал я, грустно глядя на лица известных кинохрабрецов, голографические картины с коими увешивали все стены в моем скромном жилище.

Физиономии отважный киношных парней выражали полное согласие с моими печальными мыслями.

Я подключил личный терминал к локальной сети станции. И тут же получил на экран сообщение Златки.

Моя ненаглядная предлагала «встретиться через полчаса на берегу Беломора» — у входа на территорию садово-огородного комплекса, прозванного сотрудниками Клюквой.

Беломором же обитатели «Апельсиновки» прозвали протекающий рядом с ней заполненный оранжевого оттенка водой канал искусственного происхождения двухкилометровой глубины и полуторакилометровой ширины.

Для чего кобонки вырыли сей канал люди еще точно не знали, хотя, как полагается, в гипотезах недостатка не имелось.

В сем водоеме водились флегматичные стометровые двухголовые псевдоящеры, изредка всплывающие вверх ради того, чтобы слопать несколько менее массивных экземпляров (тонн под пять-десять) из числа живности, резвящейся на поверхности канала в прибрежных зарослях из больших жестких шаров-водорослей, плавающих в наполовину высунутом из воды состоянии.

3

Людей звери планеты Кобо не трогали. Но вовсе не из-за природного своего миролюбия, коим никогда не отличались, а из-за вшитого в предплечье каждого человека (без этого его просто не выпускали из станционного карантина) приборчика, излучающего на сотни метров сигнал, благодаря коему кобианская фауна воспринимала сего человека, как самого близкого друга на свете.

Впрочем, иногда зверье Кобо устраивало людям неприятные сюрпризы.

И тогда правые верхние углы экранов всех компьютеров станции украшали траурные значки, а на доске объявлений у полковых штабов появлялись некрологи про «погибших на боевом посту вследствие несчастного стечения обстоятельств» людей, проглоченными или укушенными каким-либо чудовищем, на которое не подействовал сигнал вживленного в тело жертвы аппарата.

Вообще же животный и растительный миры Кобо был многообразен и удивителен, вызывая у биологов Империи неослабевающий интерес — не меньший, чем ушедшая в прошлое цивилизация кобонков у археологов.

На «Апельсиновку» порой прибывало с пришедшим с базы Русского сектора кораблем до тысячи штатских специалистов — ботаников и зоологов.

Оные являлись постоянной головной болью для заместителя командира нашей станции Ивана Вейлича Цзяо-Шишкина, который должен был обеспечивать всем необходимым эту постоянно обновляющуюся и постоянно увеличивающуюся числом толпу гражданских лиц, весьма капризных и привередливых и вечно забывающих оформить перед прибытием продуктовый аттестат или аккредитационные документы.

Но на Кобо бурно кипела не только жизнь заезжих специалистов, но тех местных биоформ, коих они с энтузиазмом изучали.

В отличие от большинства известных человечеству организмов структура живой плоти у растений и животных Кобо содержащиеся в ядрах их клеток гены за счет необычного строения хромосом могли произвольно меняться местами.

В результате такой необычной способности планета Кобо за 200 000 лет с момента катастрофы, уничтожившей почти все живое на планете, смогла возродить биосферу и сейчас просто кишела самыми необычнейшими формами жизни. Естественный отбор шел здесь ударными темпами и в совершенно немыслимых направлениях, радуя командированных на Кобо ученых Империи разнообразием биологических видов.

Бактерии, водоросли, травы, леса — все это, пусть и мало похожее на земные аналоги, на Кобо было.

А вот млекопитающих тут не водилось. Насекомых — тоже.

Зато разных видов амфибий и рептилий имелось в избытке. Классификация их еще не закончилась. И простоты ради самых больших из них звали «псевдоящерами», средних по величине: сухопутных — «псевдодинозаврами», водных — «псевдокрокодилами». Ну а маленьких — псевдожабами (сухопутных) и псевдотритонами (водных).

Крылатых же животин зовут «псевдоптерозавры», поскольку назвать их «псевдоптицами» из-за их ужасающей безобразности ни у кого не повернулся язык.

4

Я послал на рабочий терминал Златки свое полное одобрение сему предложению и горячее с ним согласие. И спешно покинул жилблок, направившись к Клюкве.

Но сегодня коварная Фортуна была отнюдь не на моей стороне.

На берегу Беломора я ухитрился наткнуться на командира своего батальона, на майора Григория Ефимовича Сонина — вечно недовольного всем и вся толстяка.

Подчиненные звали комбата (за глаза, конечно) Колобком.

Два года назад от него ушла, подавшись в заведующие рестораном на лайнер, обслуживающий внутренние космолинии Солнечной системы, жена.

Ей, мечтавшей о благах цивилизации, вконец надоело мыкаться с Григорием по дальним гарнизонам неосвоенных планет без каких-либо перспектив стать когда-нибудь генеральшей (Сонин не рвался получить более высокое звание и вряд ли бы даже к концу своей военной карьеры носил бы звание выше полковника).