Любимые женщины клана Крестовских

– Да. И, по-моему, всю жизнь там прожил. Со своей мамой. Я, правда, не знала бабушку Веру…

– Веру, Веру… – Елена задумалась. – Вера Крестовская… Да ведь так звали старшую дочь барина! Да, верно. Вера и Анфиса всегда жили вместе. Когда Анфиса вышла замуж за Мирона Челышева, Вера осталась с ними и помогала воспитывать племянника Сашеньку. Тогда своих детей у нее не было.

– И где он сейчас, Сашенька?

– Он утонул маленьким, два годика было, мне бабушка рассказывала. Тогда Мирон с женой Анфисой уехали в Кротовку, а Вера пропала. А она, оказывается, в город уехала. И там уж твоего деда родила. Так получается. Кстати, жили Мирон с Анфисой в вашем доме!

– Который папа у вас купил?

– Да. Его мой муж у них купил, а вы у меня.

– Если мой дед – сын Веры Крестовской, то я, его внучка, получается, в родовом поместье сейчас живу?

– Ну, настоящее-то поместье ваше давно мхом поросло, барыня, – съехидничал Миха.

– А где оно было?

– Я покажу тебе, хошь, сейчас пойдем! – Санька соскочил со стула.

– Нет, я отца дождусь. Это надо же, я барская наследница! – И Алена дурашливо сделала книксен. Но вдруг задумалась. Что же получается: мама ничего не знает и дед Женя тоже? Им бабушка Вера ничего не рассказала, выходит. Почему? Что тут скрывать? Или есть что? Вот так съездили в отпуск в деревню! Стаська с Жоркой умрут от зависти, когда она им расскажет!

– Пойдемте, барыня, пирожки лепить, а то кормить мужиков будет нечем. – Елена с усмешкой посмотрела на девушку. Аленка ей нравилась. «Как бы Михе такую невесту!» – подумала она неожиданно. Вот уж и сын жених, внуки год-другой и пойдут, а какая из нее бабушка! Самой скоро под венец!

* * *

Он нашел себе убежище в полуразрушенном доме в старой части города. Улица вовсю застраивалась многоэтажками, которые нелепо торчали рядом с уцелевшими домиками конца позапрошлого века. Жители этих домишек уже готовились к переезду, понимая, что шансов остаться на старом месте у них нет. Чтобы залезть в дом, ему пришлось отогнуть руками один из ржавых железных листов, которыми были заколочены окна. Он сильно порезался, никак не мог остановить кровь и больше всего боялся, что рана будет болеть долго. А к возвращению Крестовского он должен быть абсолютно здоров.

Приличный костюм у него был. Конечно, приличным он был лет двадцать назад, но по сравнению с джинсами и рубахой, подобранными возле помойки, смотрелся вполне благопристойно. Еще из одежды имелся балахон. Тот самый, в котором он ходил на кладбище.

… В общине, которая его пригрела, когда он, заблудившись в лесу, уже приготовился к отходу на тот свет, все мужчины носили такие вот балахоны. А женщины – широкие юбки и кофты под горло. И платки. Только черные. Поначалу, очнувшись в темноте какой-то избы, он испугался. Вокруг его ложа в свете единственной керосиновой лампы и свечей двигались фигуры, изредка взмахивая руками. Голос, доносившийся откуда-то от изголовья его лежака, читал молитвы. Он несколько раз слышал слова «Господи, прости грешного» и понял, что грешник – это он. Проваливаясь в забытье, он видел сны. Такие яркие, радостные и нереальные, что, очнувшись, мгновенно понимал, что это был всего лишь сон. Его поили вкусным отваром, похожим и непохожим на чай. От чая был вкус заваренных листьев, а сладость напитку придавало что-то медовое, пряное. От напитка кружилась голова, но уходила боль из истерзанного тела и становилось легко на душе. Позже, когда он стал вставать и, прихрамывая, передвигаться по избе, к нему впервые пришел отец Михаил. Задал он ему только один вопрос – помнит ли он свое имя и что с ним произошло? А он не помнил ничего! Что было, почему он чуть живой очнулся в лесу? Отец Михаил тогда только кивнул, вроде как сожалея о его беспамятстве, но тут же завел рассказ об их житье-бытье. Он рассказывал о своих «чадах», о том, почему они живут здесь, далеко в лесу, и задал ему вопрос: хочет ли он остаться? А куда ему было идти, без памяти-то…

Окрепнув, он начал работать. Делал, что просили, равнодушно воспринимая как одобрительные, так и злобные взгляды в свою сторону. Он был для них чужаком, потому что оставался на особом положении, мог не ходить на проповеди, мог есть мясо по постным дням и пить вино, когда хотел. Он был среди них кем-то вроде туриста.

Прошел год. Он полностью восстановился в силе. Вот тогда отец Михаил попросил его сделать окончательный выбор – с ними он, примет ли обет строгости или уйдет в люди.

И опять он решил остаться. Про жесткий обряд посвящения ему до сих пор вспоминать страшно. Но – пережил. И потекли годы молитв, тяжелой работы и покаяния.

А почти через двадцать лет он вдруг вспомнил разом все, что с ним произошло! Это случилось, когда его задело спиленное только что дерево, случайно или нет «уроненное» мужиками в его сторону. Дерево задело чуть, по касательной, да и то ветками. Но он испугался. И заорал. На его крик из своего дома выбежал отец Михаил и тут же увел его.