Любимые женщины клана Крестовских

Махотин с такой готовностью кинулся кромсать буханку, что Анна рассмеялась. Конечно, она видела, что он к ней неравнодушен. Конечно, от этого ее женское естество радовалось, но разум не молчал. Разум кричал, вопил, запрещал даже думать. А думы были крамольные, фантазии уводили в такие дебри, из которых она выбиралась долго и с мучительной болью. Ей нестерпимо захотелось подойти к нему ближе, просто под предлогом, что нужно взять что-то именно с этого стола, где он пилил хлеб. И она придумала, что ей нужно. Ей необходимо показать ему, где плетеная хлебница, в которую нужно складывать нарезанные куски. И как накрыть салфеткой, чтобы булка не сохла. Сам он не увидит ее хлебницу, даже если она стоит перед самым его носом, а салфетка лежит прямо в ней. Анна подошла и молча потянулась к плетенке. Коснулась нечаянно рукой его плеча. Вздрогнули оба, шарахнувшись друг от друга, пробормотав никому не нужные извинения. Нож, которым Махотин резал хлеб, упал на пол. Он наклонился, а когда стал разгибаться, больно «боднул» головой ее в подбородок: она оказалась ближе, чем он ожидал. Она охнула, посмотрела жалобно застывшими в укоризне глазами. Махотин, испугавшись, дотронулся дрожащей рукой до ее подбородка, и они замерли. Секунда, минута, другая – и они очнулись, заслышав приближающиеся голоса.

– Все ли готово, хозяйка? А, ты здесь? А я-то думаю, куда слинял наш Борис? – Вишняков вопросительно посмотрел на Анну. «Так, уже что-то произошло. Ну, и шут с ними! Я что, нанялся папочку строгого изображать? На кой мне это? Сами разберутся!» Он с грохотом опустил на пол пакет с бутылками.

– Садитесь, сейчас картошку с мясом принесу, и все. – Анна старалась говорить ровным голосом.

Разговор начался только после третьей рюмки водки. И сразу на повышенных тонах. Начал Вишняков, заявив, что он не для того ехал в тихую деревню, чтобы копаться в проблемах. Он ехал копаться в земле, снимать урожай и кормить разную скотинку. А тут бьют по голове, на могилах крутятся кресты, и приезжают всякие, чтобы раскрывать давние убийства и совать нос в чужие тайны.

– Ты все сказал, Вишняков? – Махотин спокойно опрокинул в рот четвертую рюмку.

– Ты, Палыч, не кокетничай! Ежу понятно, что тебе и самому в радость копаться во всем этом. Кроме того, зная тебя, я не поверю, что размеренная сельская жизнь тебе не наскучила. – Борин говорил, усмехаясь и поглядывая искоса на насупленного Махотина.

– Ну, вроде того, – буркнул Вишняков.

– Леня, ты с чем приехал? По делу Галины Ветровой есть что?

– Не то чтобы много, но есть. Я был в больнице у ее дочери. Девушка очень больна, ей нужна операция, я разговаривал с врачом. А теперь слушай. Ее мать была уверена, что скоро у нее эти деньги будут. Чуешь? У медсестры – и двадцать тысяч баксов. И как, ты думаешь, она собиралась их доставать? А теперь вспомни записку, которую ты получил. Она сказала, что написала ее она. Так?

– Не написала, а прислала.

– Правильно. А может быть, и написала сама. Кстати, конвертик ты мне так и не показал!

– Искал я его сейчас, когда к нам заезжали. Помню, что в кармане лежал, но куда делся? Лизка увезла, что ли? Только зачем ей?

– Ладно. Пойдем дальше. Она хотела тебе что-то рассказать. О чем?

– Не знаю, сказала, что все объяснит при встрече.

– А встреча не состоялась. Кому-то не нужно было, чтобы вы встретились. Я думаю, она хотела тебе продать информацию. Или это мог быть шантаж. Что такое она про тебя знает, за что ты можешь отвалить ей денежек?

– Ничего. У нас была с ней связь, много лет назад, она маленькой Ларке уколы приходила делать, когда Лизка в отпуск уехала. Но это, как говорится, никому не интересно. Лизка и так все знает, она на такие мелкие мои романы и внимания никогда не обращала. Кому еще это надо?

– Может быть, Галина думала иначе?

– Нет, только не она. Глупо после стольких лет! А денег на операцию дочери она могла и так попросить, я бы дал. И дам. Я думаю, дело в другом. Знаешь, за кем она ухаживала в восьмидесятых? Она была сиделкой при матери Крестовского. Вера Александровна слегла, кстати, сразу же после пожара. Хотя она человек к этому делу сторонний.

– А вот и нет! Приветствую всех! – Лукич, слышавший последние слова Махотина, решил вмешаться. Как он вошел, заметила только Анна, но, увидев его предостерегающий жест, промолчала.

– О! Местная власть! Знакомьтесь – Семен Лукич, участковый. Леонид Борин – следователь городской прокуратуры.

– Что, уже и туда слава о наших делах докатилась? Махотин, ты сдал?

– Не пыли, Лукич! Тут, оказывается, все одной веревочкой повязано. Чего ты там про Веру Александровну?

– Дайте человеку выпить и поесть. – Анна поставила перед Лукичом тарелку.

– Спасибо, Анна, я только из Кротовки от тестя.

– Вижу, принял. – Вишняков потянул носом.

– Да, уважил старика. Потом к Елене заехал, думал, вы там. Вам пирожков нажарили, Алена твоя лепила! – Он кивнул Махотину.

– Аленка?! Да она не знает, что тесто из муки делают!