Любимые

Никосу и Попи было под тридцать, но на этом сходства заканчивались. Один в костюме, другая в легинсах и футболке, они создавали разительный контраст. За последнее десятилетие кузен и кузина встречались лишь пару раз на семейных праздниках, однако их немедленно притягивало друг к другу. Попи закидывала двоюродного брата вопросами об американской политике, а Никос хотел побольше разузнать об обществе в Греции. Они выросли в разных условиях и в детстве имели разные возможности, но оба получили хорошее образование, окончили университеты и разговаривали на равных.

Никос вырос в особняке, окруженном ровными газонами, и многое в греческой жизни казалось ему чуждым. Многое его поражало. Благодаря распахнутым окнам и неплотно закрытым жалюзи соседи знали друг о друге все: повсюду громкие голоса, детские крики, шум телевизора, включенное радио, бесконечное гудение агрессивной подростковой музыки. Тишина здесь была редким гостем, как и возможность уединиться.

«Американский кузен», как называла его Попи, совсем не привык, что подробности частной жизни разносились по квартирам, будто по трубопроводу. Все знали, сколько в соседской семье людей, какого они возраста или размера, работа и политические убеждения тоже выставлялись напоказ.

Темис Ставридис заметила, что внучка разглядывает противоположный балкон. Бесконечный ряд черных футболок на бельевой веревке подтвердил ее собственные страхи.

– Как думаешь, они из «Золотой зари»?^[5] – спросила Попи с нотками беспокойства.

– Боюсь, что да, – печально ответила Темис. – Отец и все трое сыновей.

– «Золотая заря»? – переспросил Никос.

– Они фашисты, – сказала Попи. – Жестокие фашисты, противники иммигрантов.

Темис видела по телевизору, как за день до этого ультраправая партия устроила демонстрацию, что очень ее взволновало.

Несколько секунд все трое молча смотрели на площадь перед собой. Там всегда бурлила жизнь. Мальчишки пинали мяч, матери сидели неподалеку на скамейках, курили и болтали. Трое подростков заехали на тротуар на мопедах, припарковались и быстро зашли в соседнее кафе. Один мужчина остановил другого, очевидно, чтобы прикурить, но Попи и Никос заметили, как прохожий сунул в карман маленький пакетик.

Темис не могла долго сидеть без дела. Следовало полить многочисленные растения, подмести и помыть кафельный пол на балконе.

Пока бабушка суетилась, Попи предложила сварить кофе.

– Может, сделать и для паппуса? – тихо спросила девушка. – Для дедушки?

– Он больше не пьет кофе. Чашка просто стоит и остывает. Знаете, что он уже почти двадцать лет не ходил в кафенион? Последний раз был сразу после моего дня рождения, я потому и запомнила. Он вернулся из кофейни тогда в странном настроении, и я поняла, что он больше туда не пойдет. Наверное, тогда он выпил свою последнюю чашку кофе.

Никос посмотрел на деда с грустью. Даже он понимал, как плохо дело, если грек не идет в кафенион.

– Он живет в собственном мире, – добавила Темис.

– Похоже, что так. В настоящем мире не все гладко, да? – сказала Попи. Темис мрачно посмотрела на нее. – Прости, что я говорю такие печальные вещи, йайа. Иногда не могу сдержаться.

– Все образуется. – Темис взяла внучку за руку. – Я уверена.

– Почему ты так уверена?

– Потому что все со временем налаживается. Иногда становится хуже, но в целом жизнь движется к лучшему.

– Ты серьезно? И ты говоришь это сейчас, когда люди стоят в очередях перед бесплатной столовой и спят у чужих порогов?

– Да, сейчас не просто. Но всех волнует лишь сегодняшний день. Людям стоит оглянуться и понять, что бывало намного хуже.

Попи озадаченно посмотрела на бабушку.

– Знаю, я кажусь тебе слегка расточительной, дорогая, но клянусь, мы бы ничего не выбросили в те времена, когда я была в твоем возрасте. Я и сейчас не должна, но просто могу себе это позволить…

– Я и не думала критиковать тебя.

– Знаю, знаю.

– Ты столько лет прожила, йайа. Я представить даже не могу, где только умещаются все эти воспоминания!

– Да уж, там больше не осталось свободного места. – Старушка постучала пальцем по лбу. – Когда я смотрю на улицу внизу, то вижу не только то, что есть, но и то, что было.

– В смысле? – спросил Никос. – Тебя охватывает ностальгия?

– Не всегда. В прошлом случалось хорошее, но и плохое тоже. А глядя вниз, я о многом вспоминаю.

– Например?

– Вы видели фотографию на тумбочке? Ту, что справа?

Сквозь открытые стеклянные двери Попи видела гостиную. На тумбочке в ряд выстроились фотографии в рамках.

– Та, на которой ты вместе с сестрой?

– Вообще-то, это не моя сестра. Это Фотини. В школе мы были лучшими подругами. Совсем как сестры. Возможно, даже ближе. Она умерла на этом месте. – Бабушка указала за перила, в угол площади. – Прямо там.

Попи с недоверием посмотрела на бабушку, потом перевела взгляд в указанном направлении. Внучка прежде не слышала об этом, и ее поразило столь внезапное откровение.

– Это случилось во время оккупации. Был голод, агапе му. Умирали сотни, даже тысячи людей.

– Кошмар, – произнес Никос. – Я и не думал, что здесь было так ужасно.