Любимый ястреб дома Аббаса

— Я знаю это место, господин. Халифов тут, правда, никогда не бывало, но не в том суть. Собственность повелителя правоверных в Хорасане досталась, ясное дело, бунтовщикам. А распоряжается ею сам Абу Муслим. Ах, как же я раньше не подумал…

— Точнее — распоряжается глава его секретной службы, — заключил я. — Так, а хорошо бы к этому дворцу подобраться. Что, завтра, Юкук?

Тут он начал объяснять, что мне лучше пока туда не показываться. Я не возражал, хотя… уже несколько дней как не мог отделаться от странного ощущения, что времени остается совсем мало.

Вот и сейчас — надо было отдохнуть после поездки, но мне было не по себе. Я начал бесцельно и нервно слоняться по нашей, отделенной стражей части площади.

Подошел Абу Салама, которого Мансур с Бармаком оставили здесь на время своего отсутствия. Рассказал, с высоты своего роста и величия, что скоро «люди из дома пророка» должны вернуться в Мерв — ждали сегодня, но с утра, когда достославный Абу Салама находился еще в доме, их не было.

Мы поговорили о кухне Ирана и о том, как народ арабийя усвоил ее вместе с одеждой Ирана, но не смог усвоить сидящее в крови каждого иранца умение управлять страной, собирать и считать деньги и так далее. И любой халиф за последний век понял на своем опыте, что если писцы в том или ином его ведомстве — дети Ирана, то администрация в полном порядке.

Я все это знал и без Абу Саламы, и мне было с ним невыразимо скучно.

Подошел Зияд ибн Салех, просто чтобы выразить мне свое дружелюбие. Долго расспрашивал про фонтаны Самарканда, выяснял, правда ли, что они стоят на улицах и в садах, открытых для всех, и что медные чаши этих фонтанов чистят раз в неделю. Я рассказывал и про фонтаны, и о том, что весь город пронизан подземными глиняными трубами, по которым идет вода, в том числе и в фонтаны. Еще Зияд сообщил, что Абу Муслим уехал на несколько дней к войскам — «готовится что-то, чувствуете, Маниах?»

Тень упала на нас: совсем близко подъехал человек, которого я до сих пор считал слишком красивым, слишком идеальным, чтобы его не бояться: Халид. Соскочил с коня, собранный, любезный, улыбающийся, обнял Зияда. А потом, после еле заметного колебания, обнял и меня — тут я почувствовал его затянутую в железо грудь под плащом, увидел совсем близко от себя этот великолепный нос, похожий на боевой топор.

Потом он проехал дальше, в глубь.

Я перевел дыхание.

И почувствовал, что от этого бессмысленного хождения ноги будто наливались тяжестью. Вспомнилось выпитое утром вино, и сразу навалилась уже не шуточная усталость. Дело шло к вечеру, надо было возвращаться на свой насест в тени листвы, что-то съесть. Но голода, возможно, из-за жары, не ощущалось.

— Юкук, что не так? — наугад спросил я его. — Я же вижу…

— Не так? — медленно повторил он, и его лицо стало жестким и задумчивым. — Да все, в принципе, Дело идет, сад мы потихоньку найдем. Многое уже понятно — кто такие убийцы, откуда берутся, как действуют. Знаем, кто над ними стоит. Знаем, что этот самый Хашим вынужден действовать тайно, а значит — он пока слаб. Вот что я вам скажу, господин. Я знаю, что не так. Покушений не было уже давно. А что это означает? Ведь мы же знаем, как они работают. Они посылают этих, которые хотят преступить смерть, очень-очень заранее. Помните, был только один случай, когда двое убийц погнались за человеком — и увлеклись? Случай с вами, господин. Хозяева их тогда поняли, что убийцы, в общем, для таких игр непригодны. Это же по большей части больные люди, у которых не заживают раны, или что-то подобное, — им некуда больше деваться, и их отправляют в небесные сады. Так вот, сейчас — вы поймите, ведь все будущие убийцы уже давно на местах. Чьи-то конюхи. Молящиеся каждый день в храме. Чакиры (тут Юкук невольно оглянулся на мою гвардию, а у меня холодом сжало сердце). И вот они все сидят и чего-то ждут. А чего?

Тут Юкук смутился, что с ним случалось очень редко. Долго прочищал горло, и более хрипло, чем обычно, сказал:

— Прошу извинить — совсем забыл сказать. Был посланец. Ваши друзья приехали. Просили зайти, сегодня, в любое время.

— Ох, — сказал я с чувством. И отправился в дом к Мансуру на дальний запад города.

Но и там радости никакой я не получил. Только что приехавший Мансур сидел на коврике и втыкал в землю то ли кинжал, то ли просто железку. Втыкал и тащил к себе, оставляя с каждым разом все более глубокую борозду. Мальчик, с неизменной охраной, бросал на доску кости и играл сам с собой.

Тут Мансур вдруг отложил железку и затеял со мной разговор о поэзии и поэтах. Мне эта беседа не дала ничего, кроме понимания, что этот осунувшийся и усталый человек, ко всему прочему, действительно разбирается в поэзии и хочет разбираться еще лучше.