Любимый (м)учитель

А ещё к нему прилагался историк. И вот от кого от кого, а от историка веяло такой необходимой прохладой. Прямо морозом. Вот и сиди себе, с одной стороны жар, с другой холод.

— Ну что? В чём ваша трагедия? — расплылся в улыбке Лев, с ленцой подозвал к себе официанта огромной ручищей и заказал всем кофе и десерты. Он казался королём в этой кафешке, и становилось как-то неуютно, хоть и не страшно. Странное ощущение от слишком живой энергии этого экземпляра.

— Трагедия? — нахмурилась Роня, пряча руки под столик.

— Ну да, вы же ссорились или мне показалось?

— Я не ссорюсь со студентами, — холодно заявил Егор, старательно не глядя в сторону Рони.

— Вы, значит, студентка… двоечница?

— Именно! — кивнул, так же не глядя, Егор. — Вероника у нас… танцовщица! И думает только об этом!

Роня вся сжалась. И посмотрела на Егора такими глазами, что будь он более открытым, уже помер бы от её гнева.

— Танцы? Что вы танцуете? — Лев был явно расположен к диалогу, а Роня мечтала убежать.

— Бальные и современные танцы. Я… и там и т..

— В общем она везде, но не на парах! — усмехнулся Егор.

— А вам-то что? — воскликнула, наконец, Вероника.

Лев с широченной улыбкой отпрянул от столика, а Егор оторвал-таки взгляд от экрана смартфона и посмотрел в полные ненависти глаза Вероники. Она сидела вцепившись в столешницу, а потом встала, опрокинув стул, и бросилась к туалетам.

Бежала, не глядя, чуть не опрокинув официантку, а потом начала торопливо дёргать дверь женского туалета.

— Какого!?.. — прошипела она.

— В другую сторону тяни, — посоветовал… Егор.

Он догнал её и наблюдал теперь за попытками побега от… него?

Да… Егору было почти тепло на душе, что бежать Вероника вздумала от него! Он так хотел пугать её ещё и ещё, чтобы просто дрожала перед ним в ужасе… глупая “звёздочка”.

Потому взял за плечи и оттащил от двери туалета в сторону, прижав к стене. Снова.

Их бёдра соприкоснулись, её грудь прижалась к его груди, его пальцы вцепились в плечи так, что обнажённая кожа покраснела. Роня пожалела, что скинула косуху. Егор очень отчётливо чувствовал сердце своей жертвы, оно громко, с силой билось о грудную клетку и эти удары отдавались и в его груди.

Ей было ужасно страшно, и он хотел большего. С каким-то ужасающим маньячизмом, неуправляемым злом. Никогда и ни с кем рядом, он не хотел так ярко ощущать чужие эмоции. Он ими питался, наслаждался, и убеждал себя, что это помутнение пройдёт, стоит дуре уйти из его жизни. На-всег-да!..

— Уйди… почему бы тебе не провалиться, — прошипел он, чувствуя, что всякий раз как открывает рот, в него проникает её мерзкий цитрусовый запах.

— Вы меня держите, — шепнула она.

Не сказала, шепнула. Отвратительно тихо. От этого между ними повисла новая запятая. Ничего не закончилось, как должно было после её ответа. Обе груди сладко и горячо жгло, а от того, как тесно они были друг к другу прижаты, градусы только росли.

Пока лбы не столкнулись, а Егор не стал вопить про себя: “Что ты, блин, творишь, идиот???”

Только смысл вопить?

Вероника заблокирована, она не может поднять руки. Она не может теперь и голову поднять. И всем своим телом ощущает его — напряженное, окаменевшее и очень-очень горячее, будто они оба подхватили вирус и теперь страшно температурили.

И чем дольше это длилось, тем хуже им было, оба чувствовали, что в горле пустыня, что дыхание всё тяжелее и воздух по лёгким проходит с трудом. Пальцы Егора не ослабили схватку, но медленно потащились ниже. С рук на талию, на обнаженную полоску кожи между краем джинс и началом топа. Пальцы изучали хрупкие косточки, которые так просто сломать, тонкую кожу, которую так легко порвать, и мог поклясться, что сейчас сможет это сделать. Сожрать дуру, переломать, сделать отбивную и сожрать.

Веронике же казалось, что всем телом она ощущает его пульс. Будто настолько Егор был напряжен, что весь превратился в толчки крови по венам. К своему ужасу она понимала, что помимо ярости в нём есть и другое… но слишком пугающее, чтобы произнести вслух.

— Я сейчас… — начала она и от её севшего голоса зашевелилось что-то глубоко уже под его кожей.

— Твою м… — прошипел он в ответ. — Заткнись!

И настолько его бесил её сиплый низкий голос, настолько он хотел нафиг заткнуть ей рот, напугать и прогнать, что не нашёл ничего лучшего, чем податься ещё ближе и замереть… на губах. Чёртовых губах, которые были ближе, чем он думал. Были мягче, чем он думал. Были слаще, чем он думал. Они пустили по венам сгущёнку, вязкую и невероятно приторную. Они утопили в сливочном привкусе, странно греющем, как чашка чая выпитая на морозе.

Егор этого не хотел. Он этого не планировал, но это произошло, и в тот момент, когда его губы просто скользнули по её губам, даже не по-це-ло-ва-ли, из груди “звезды” вырвался стон. Ужасный, не испуганный, но громкий. Настолько он был громким, что внутри всё дрогнуло от удовлетворения. На секунду воспаленные мозги приняли это за желаемое: ужас.