— Ты была очень хорошо одета, — возразил Мехмед. — Ты была очень красивая в той одежде. Ты и сейчас красивая.
Гюльбахар присела рядом с ним, робко дотронулась до его руки, а затем сжала её в ладонях, поднесла к губам и поцеловала. Мехмед чуть повернулся и свободной рукой потрепал жену за щеку, но не испытал при этом почти ничего.
Любовь давно исчезла. Осталось лишь воспоминание о прежней привязанности. Возможно, этого воспоминания хватило бы на несколько месяцев, в течение которых жена ещё могла надеяться на что-то.
Мехмед чувствовал, насколько сильно изменился за последнее время, а вот Гюльбахар этого не замечала. Когда муж прикоснулся к её щеке, Гюльбахар надеялась на большее, но ничего не последовало.
Муж казался рассеян и задумчив, поэтому Гюльбахар спросила:
— Тебя что-то тревожит, мой господин?
Мехмед не стал рассказывать, но ему хотелось, чтобы тяжёлая ноша печалей, которую он нёс, стала хоть немного меньше, а для этого её нужно было разделить с кем-то:
— Ты любишь меня, моя Гюльбахар?
— Да, господин, — ответила жена, а затем на её лице появилось испуганное выражение: — Я сделала что-то, что заставило тебя усомниться?
— Нет, не сделала, и я верю тебе, — ответил юный султан и задумчиво продолжал: — Я вдруг подумал, что было бы, если б ты меня разлюбила.
— Нет-нет, господин, я никогда тебя не разлюблю, — горячо произнесла Гюльбахар.
Она, всё ещё сжимая руку мужа в своих, снова поднесла её к губам и поцеловала, а затем прижала к своей щеке.
— Ты клянёшься, что не разлюбишь? — спросил Мехмед.
— Да, господин.
— А если ты нарушишь клятву?
— Тогда убей меня, господин. Убей, если нарушу. Если я разлюблю тебя, значит, я заслужила смерть.
Гюльбахар говорила лишь о себе, но Мехмед, услышав эту клятву, вдруг вспомнил, что Учитель тоже обещал любить и никогда не разлюбить, а теперь обещание могло нарушиться.
Следующим вечером Мехмед, находясь в своих покоях, велел, чтобы к нему позвали Учителя. Перейдя в спальню, юный султан с волнением ждал, когда увидит, подействовала ли вчерашняя уловка.
Учитель, только ступив в комнату, выглядел очень спокойным, но это спокойствие могло быть напускным, поэтому, как только за слугами закрылись двери, юный султан подошёл к Учителю, обнял и крепко поцеловал Его, а затем спросил с лукавой улыбкой:
— Ты вчера ревновал? Ревновал?
Вместо ответа последовал вопрос:
— Ты провёл ночь на женской половине дворца лишь затем, чтобы вызвать во мне ревность?
— А если я скажу «да», Тебе будет приятно это услышать?
— Зачем ты поступаешь так, мой ученик? Зачем отравляешь последние дни, которые мы проводим вместе? — спросил Учитель.
Слова о расставании означали, что уловка не подействовала. Учитель уже не боялся потерять «своего мальчика», как боялся когда-то, поэтому Мехмед вздохнул и отстранился:
— А ведь Ты обманул меня, Учитель. Ты сказал, что останешься со мной до тех пор, пока нужен мне. Ты по-прежнему мне нужен, но уезжаешь.
— Мой ученик, я тебе не нужен, — последовал ответ.
— Нет, нужен, — настаивал ученик. — Я лучше знаю мои чувства.
Наставник промолчал, а Мехмед опять подступил к нему, положил руки на плечи:
— Ты уезжаешь только из-за того, что я не могу больше подчиняться тебе? Неужели, не хочешь даже попробовать по-другому? Учитель, ведь разница не так велика. Это будет почти то же самое. Ты целуешь меня, а я — Тебя. Ты обнимаешь меня, а я — Тебя. Лишь завершение будет другим. Неужели это так важно? — юный султан снова обнял Учителя, поцеловал, но Наставник, хоть и позволил это сделать, не ответил на поцелуй, а затем высвободился из объятий:
— Мой ученик, я уже говорил, что это невозможно. Я больше не могу быть твоим учителем и даже другом быть не могу.
— А может, не хочешь? — с подозрением спросил Мехмед. — Ты ведь собираешься вернуться в Афины. А у Тебя там друзья, о которых Ты мне рассказывал. Ты станешь делать с ними то, что не хочешь делать со мной. Тем друзьям Ты согласен уступать, а мне — нет. Чем они лучше меня?
— Я уже говорил, — ответил Учитель. — Друг — это тот, кто уважает твоё мнение и слушает твои советы. Если я стану твоим другом, то невольно вступлю в противоборство с твоими визирами и прочими советниками. То, что я буду тебе советовать как друг, может войти в противоречие с их советами, а я этого не хочу. Придворная жизнь не для меня, а твои визиры и советники будут плести интриги и стремиться очернить меня в твоих глазах. Я заранее знаю, что проиграю в этом противоборстве. К тому же я не стремлюсь к высоким постам и не стремлюсь быть всё время на виду.
Учитель смотрел куда-то мимо собеседника, а Мехмед стремился поймать этот взгляд:
— Так будь просто возлюбленным! А взамен я осыплю Тебя подарками. Не хочешь собственную школу? А что скажешь, если я помогу Тебе собрать прекрасную библиотеку? Такую, которая будет лучше дворцовой! И я совсем не возражаю, чтобы у Тебя были ученики. Лишь бы не такие, как я.