Любимый ученик Мехмед (СИ)

Вот, например, Абу Нувас (арабский поэт, 762–813 гг.) выражает недовольство возлюбленному, отвергнувшему ухаживания. Досада поэта такова, что возлюбленный в глазах Абу Нуваса уже не привлекателен:

   Ты глыбой ненависти стал,
   Стоишь — не сдвинуть: крепче скал.
   С тобой общаться — как на гору
   Карабкаться в плохую пору.
   Аллах, когда тебя лепил,
   Не подсластил, не посолил.
   Я разгадать тебя пытался,
   Но, что ты, так и не дознался.
   Смех тратить на тебя — грешно,
   Воздать хвалу тебе — смешно.
   Посмотришь на тебя, о боже!
   Лицо с пометом птичьим схоже.
   И если ночь ты пережил,
   Пусть утром хлынет кровь из жил.
   А если очутился в море,
   Дай бог, чтоб утонул ты вскоре.

Цитируется по изданию: Арабская поэзия Средних веков (Библиотека всемирной литературы, Серия первая). — М: «Худ. Лит.», 1975.

С персидской и тюркской поэзией ситуация интереснее. Понять, есть ли гомоэротический мотив, зачастую сложно, поскольку в персидском языке, а также в тюркских языках нет грамматической категории рода. Род определяется только смысловым значением. Слова «сказал» и «сказала» в этих языках не различаются.

Если в стихе нет таких слов как «юноша», «девушка» или других, чей смысл указывает, кому посвящено стихотворение, то читающий оказывается в тупике, а поэты, понимая эту особенность языка, любили играть с читателем и ставили его в тупик намеренно.

В переводах с персидского и тюркских языков, если не удаётся сохранить неясность, ставится женский род. В большинстве случаев это делается не из злого умысла или желания «сделать красиво», поскольку оба варианта (женский и мужской) возможны.

Например, вот стихотворение, где сохранить неясность переводчику удалось:

   Амир Хосров Дехлеви (1253–1325), персидский поэт

   Знай, разум потерял, и как вернуть — не знаю.

   Бесцельно я брожу, и нет печали края.
   Коль головы лишусь, не больше в том напасти,
   Чем с головой уйти, как я, в безумье страсти.

   Рыдаю, и от слёз, что лью помимо воли,

   На сердце у меня щемящий сгусток боли.
   С тех пор, как по кудрям тоска в меня вселилась,
   Тоскою побеждён, я сдался им на милость.

   Когда скрываешь лик, ращу слезами розы,

   Гляжу на них и вновь сдержать не в силах слёзы.
   Не трогать мне кудрей рукой нетерпеливой,
   Как трогает зефир, соперник мой счастливый.

   У сердца-мотылька уже сгорели крылья,

   Но к твоему огню дороги не открыли.
   И оттого, что им неведома дорога,
   Царят в моей душе смятенье и тревога.

   Едва Хосров твоё увидел совершенство,

   Он черпать перестал в бутонах роз блаженство.

Цитируется по изданию: Любовная лирика классических поэтов Востока. — М.: «Правда», 1988.

Мехмед Завоеватель как типичный поэт своего времени

Как многие знают, Мехмед сочинял стихи под псевдонимом Авни. Вопреки утверждению Франца Бабингера, этот псевдоним вовсе не обязательно переводится как «помощник». Если взять турецко-русский словарь потолще, там предлагается много других вариантов перевода, и мне кажется более подходящим значение «единомышленник», то есть мысли Авни это мысли самого Мехмеда.

Стихи Мехмеда сохранились в сборнике, который называется «Диван Авни», то есть «Собрание Авни». Этот сборник содержит чуть более 80 газелей (любовных стихотворений), расположенных в определённом, устоявшемся порядке, поэтому в научной литературе их обычно обозначают номерами — газель номер такой-то из «Дивана Авни». В большинстве случаев мы не знаем, кому посвящены те или иные стихи, и когда написаны. Порядковые номера газелей отнюдь не означают, что именно в таком порядке эти стихи сочинялись. Кстати, некоторые газели не дописаны, а последняя газель в списке вообще состоит из одной строки.