Любимый ученик Мехмед (СИ)

Принц всё больше досадовал. Он стремился говорить о любви, а Учитель вместо этого предлагал провести урок греческого языка. Вот почему Мехмеду захотелось сказать что-нибудь резкое, обидное. Пусть он боялся обидеть Учителя, но и держать обиду в себе не мог, поэтому вдруг произнёс, опять по-турецки:

— А разве учитель не должен тоже доказывать, что любит ученика? Как ученик может понять, что учитель не притворяется?

Мехмед удивился сам себе: «Почему я не додумался спросить этого раньше!? Почему я один должен стараться? Пусть Он постарается тоже!»

— Притворяется? А зачем? — Учитель как будто не понимал намёка и по-прежнему сохранял спокойствие, но принц почувствовал, что нашёл слабое место, на которое можно надавить. Теперь Мехмед не просил любви, а требовал доказательств, что она есть!

— Мало ли, зачем, — с вызовом произнёс он. — К примеру, если этого учителя нанял отец ученика, то учитель может притворяться из-за денег. Притворяться, чтобы задобрить ученика, и чтобы ученик лучше учился.

Принц полагал, что заставит Учителя призадуматься, но Наставник лишь улыбнулся и заговорил по-гречески, то есть на языке правды, которая идёт от самого сердца:

— Да, притворство из-за денег вполне возможно. Но тогда учитель будет давать ученику лишь те знания, за которые получает плату, а если ученик станет просить больше, учитель откажет, ссылаясь на разные обстоятельства. То есть, если учитель не отказывает в знаниях, то доказывает свою любовь. Или этого мало?

Мехмед насупился, а Учитель будто не замечал его досаду и злость, говорил мягко, причём всё так же по-гречески, показывая свою искренность:

— Этого мало?

«Да! Мало!» — хотел выпалить принц, но сдержался, вдруг вспомнив о несдержанном Алкивиаде, и сам начал успокаивать себя: «Если б Учитель меня не любил, то не раскрыл бы свою тайну. Вместо этого были бы уроки греческого — уроки, за которые обещана плата. Учителю за то, что он даёт мне тайные знания, не заплатят. Его лишат головы, если узнают, но Учитель всё равно не отказывает мне».

— Так что же? Этого доказательства мало? — не отставал Учитель, но в то же время давал понять, что ни объятиями, ни поцелуями ничего доказывать не собирается. Если ученик потребует новых доказательств любви, они окажутся такими же, как первое, логическими.

— Этого достаточно, — со вздохом произнёс Мехмед по-гречески и уже почти смирился, что логику Учителя не победить, но тут снова вспомнил прочитанный вчера отрывок — слова Алкивиада о том, что у Сократа были другие ученики.

А ведь Учитель тоже упоминал о своих «возлюбленных», то есть о прежних учениках! Конечно, сейчас у Учителя не было никого кроме Мехмеда и не могло появиться. Но если бы Учителю позволили, он завёл бы себе других?

В стихах о любви между мужчиной и юношей — в стихах, вызывавших у Мехмеда столько восхищения! — у мужчины всегда был только один возлюбленный. Только один! И никто другой даже не упоминался. Юноши не состязались меж собой за любовь мужчины, будто наложницы в гареме. Нет! Мужчина любил только одного, других не замечал, и тем горше показалась мысль, что Учитель может поступать иначе. А если Учитель может так поступать, то любит ли?

— А такое возможно, что у учителя не один ученик, а сразу несколько? — по-турецки спросил принц.

— Да, — последовал спокойный ответ по-гречески.

Очевидно, Учитель пока не понял, как новый вопрос связан с предыдущими. Со стороны могло показаться, что Мехмед просто не в настроении и спрашивает первое, приходящее в голову, лишь бы потянуть время и не заниматься греческим.

— А учитель может любить их всех стразу? — продолжал по-турецки спрашивать Мехмед.

Кажется, теперь Учитель всё понял, потому что положил Мехмеду руку на плечо, заглянул в глаза, и взгляд лучился теплотой:

— Один ученик всегда особенный, самый любимый, — это опять было сказано по-гречески.

Под этим тёплым взглядом досада принца начала таять, но сомнения остались, и потому Мехмед упрямо продолжал говорить по-турецки, хотя мог бы на языке Учителя:

— А как учитель докажет наиболее любимому ученику, что любит его больше всех?

— Такому ученику достаётся больше всего внимания, — по-гречески ответил Учитель. — Будь у меня другие ученики здесь, стало бы сразу видно, кого я ценю больше.

С этими словами Учитель убрал руку с плеча Мехмеда, но продолжал смотреть ласковым тёплым взглядом, и принц опять еле удержался от того, чтобы не говорить слишком прямо. Трудно стало совладать с собой, но теперь он говорил на турецком языке из-за волнения, а не из упрямства. На греческом слишком трудно казалось подобрать слова:

— А если ученик хочет стать для учителя особенным, что нужно делать?

— Я уже объяснял, — это было произнесено с лёгкой усталостью и уже по-турецки, но всё так же без раздражения.

Казалось, Учитель готов повторить это столько раз, сколько нужно. Хоть тысячу! И вот опять повторил: